Свадебные колокола - [60]

— На пенсию скоро, отец? — спросил Веня.

— Да можно было бы.

— Дети и внуки, поди, никак не дождутся?

— Таковых не имеется,

— Бобыль, выходит?

— Выходит, так.

— Ну и как?

— Да так-сяк, нашим-вашим давай спляшем.

Разговора не получилось. У Лже-Гоголя был низкий хриплый голос, полный безразличия и тоски. Должно быть, толковать за жизнь он не был охотником, имея на то свои причины.

Но Веня не любил молчать и не считал, что молчание — золото. Он снова посмотрел на старика и, решив, что надо начинать разговор с другого конца, сказал:

— Ты, отец, на Гоголя похож.

Старик неторопливо отозвался, продолжая возиться с трубой:

— У каждого свой запас, у кого — пиво, у кого — квас. Я, почитай, давно бы знаменитым стал. Только люди у нас какие? Каждый думает о своей шкуре.

Веня никак не ожидал, он даже и не мог подумать, что разговор вдруг обернётся таким образом, и поэтому не знал, что ответить.

А старик и не ждал ответа, возвращая своими удивительными пальцами трубу к жизни. Он горько вздохнул и продолжил свою незаконченную мысль:

— Не дают мне хода. Не хотят. Наплевать им на меня и на всё на свете. Что я для них? Соболь без шкуры.

И он снова вздохнул, словно искал у Вени сочувствия.

А как Веня мог ему посочувствовать? Ему почему-то показалось, что старик шутит, и он несмело улыбнулся.

Лже-Гоголь понял Венину улыбку по-своему. И сразу же его глаза вспыхнули, как зажжённые свечи в темноте комнаты, и голос задрожал, зазвенев от негодования:

— Смеёшься?

— Мне показалось…

— Смеёшься? — не слушая никаких возражений, грозно спросил старик и отодвинул трубу в сторону на край стола. — Не веришь?

Меньше всего в этом хриплом низком голосе было угрозы. Он был наполнен глухой обидой, зашифрованной тоской, светившейся в его усталых глазах.

Лже-Гоголь медленно, словно ещё не решившись, достал из ящика, стоявшего на столе, толстую пачку бумаги и спросил Веню:

— Ты откуда?

— Я? — машинально повторил Веня. — С Лисьей горы. Слышал? Трассу тянем. А к вам, батя, в город на побывку приехал.

Старик кивнул головой и положил перед Веней пачку исписанной бумаги.

Калашников бегло просмотрел эту пачку бумаги, в которой было не меньше килограмма веса. Это были десятки писем и ответов на них, повторные письма и повторные ответы, жалобы, просьбы, заявления, аннотации, апелляции, выводы комиссий, заключения учёных советов. На всех ответах, которые были напечатаны на машинке, стояли круглые, четырёхугольные, квадратные, элипсообразные печати. Веня увидел письма в Верховный Совет, Академию наук, Центральный Комитет, в различные научно-исследовательские институты. Боже мой! Переписка длилась пятый год.

В письмах речь шла о каком-то уникальном изобретении, несомненно талантливом, как утверждали многие авторы ответов, но которое не может найти себе практического применения. Выводы всех комиссий сводились примерно к одной мысли: случай очень редкий в истории науки и техники, который говорит о чрезвычайной одарённости автора, совершившего напрасный подвиг.

Одно из писем Веня перечитал дважды. Известный профессор Московского университета тепло и трогательно писал, что он удивлён изобретением, что считает его просто чудом, совершённым руками русского человека, что он долго раздумывал над его судьбой и с огорчением признаёт, что изобретение Лже-Гоголя может служить только игрушкой для молодёжи, влюблённой в технику.

Веня ничего не мог понять.

Как так? Уникальный шедевр, который никому не нужен? Талант, который все отвергают, признавая его в одно и то же время? Как так могло получиться?

Он окончательно запутался в письмах и ответах и честно признался старику, который, подперев голову руками, смотрел на него немигающими глазами, что ничего не понимает.

Лже-Гоголь ничего не стал объяснять. Он поднялся из-за стола. Тяжёлой походкой направился в другую комнату. Веня прошёл следом за ним.

Эта комната была побольше, попросторней. Здесь, наверное, коротал свои вечера одинокий старик. Мебели никакой не было. Хозяин или распродал всё, что у него было, или стремился к суперпростоте, во что было трудно поверить.

Почти всю комнату занимал миниатюрный макет. Удивлённый и поражённый, Калашников остановился перед ним. Было чему удивиться! Честное слово! Конструкция, которую увидел Веня, состояла из тысяч шайб, проводов, передач, сцеплений, гаек, винтиков, очень крошечных и маленьких, и представляла собой двухэтажный автоматический ресторан. На маленькой медной пластинке Веня прочёл название ресторана: «Белые паруса».

Никакой фантазии! Никакого сна! Веня увидел перед собой творение простых человеческих рук, хотя и с трудом верил в то, что видели его собственные глаза. Веня принялся внимательно изучать макет.

Лже-Гоголь ласково смотрел на своё изобретение, он как-то весь распрямился, стал моложе и бодрее. И Вене показалось, что его глаза улыбались, сделались глубокими, словно и не было в них никакой тоски и грусти.

Он взял с крошечного столика, за которым стояли три таких же маленьких стула, несколько монет и опустил деньги в кассу. Касса сработала и выдала несколько маленьких стальных шариков.

— Ну, будем обедать? — улыбнулся старик. Он улыбнулся сам себе и сам себе ответил: — Будем.