Свадебные колокола - [39]

Тётя Соня ничего не ответила.

А потом Веня пил чай из большой фарфоровой чашки, из которой совершенно спокойно можно было напоить чаем сразу нескольких человек. На чашке была надпись «Желаю хорошего мужа и счастливой жизни». Как-то не клеилась такая мещанская надпись с тётей Соней, но Веня не хотел заводить об этом разговор. С какой стати?

На столе перед ним на выбор стояли несколько литровых банок с вареньем — варенье из красной смородины, из брусники, из дыни, из зелёных грецких орехов, из рябины и из моркови с лимоном.

Веня снимал пробу с каждого.

Тётя Соня, раскладывая одной рукой на столе карты, начала гадать Вене:

— В голове у тебя какая-то червонная дама с её казённым домом. Что у тебя на сердце? На сердце твоём благородный бубновый интерес. Ты, сынок, почитай, девушек уважаешь?

— А кто их не уважает. Собрался вот одну украсть. Не знаю, что получится.

— А мой так и не женился. А каково одному? — Тётя Соня вздохнула. — Для сердца у тебя дальняя дорога. И хлопоты в придачу. Будет у тебя какая-то неприятность скоро, и сердце твоё успокоится твоими хлопотами.

— Может, успокоится, а может, и нет, — ответил Веня, задумчиво покручивая большую фарфоровую чашку в руках. — Скорей всего, нет.

— Ещё чайку?

— Спасибо. На неделю вперёд чаю напился. Пора мне.

— Может, заночуешь у меня? Куда на ночь-то глядя?

— Ничего, — улыбнулся Веня и надел телогрейку. — Я в казённый дом спешу. А там не любят, когда опаздывают.

Тётя Соня не стала его больше удерживать. Она помогла ему надеть рюкзак и трубу, а потом тихо сказала:

— Кланяйся сыну от меня. Фуфайку мне тут давеча обещали для него достать. Так я сразу и вышлю, как достанут. Так и скажи.

Они простились.

Веня уже открыл дверь, но потом передумал и остался в комнате. Снял и поставил к стенке трубу, долго копался в рюкзаке и достал оттуда фотоаппарат. Улыбнулся и взвесил его на руке.

— Тяжёлый. Как мешок с ливнями, — сказал Веня и протянул аппарат тёте Соне. — Сын вам прислал. Совсем забыл. Сказал мне — пусть мать цветные карточки делает.

Мать Фисенко стояла с вытянутой рукой вдоль бедра. На глазах у неё навернулись слёзы.

И тогда Веня заторопился, улыбнувшись на прощанье чужой матери толстыми, добрыми губами.

Но Веня не простил Фисенко. Он не мог его простить, хотя и искал ему оправдания. Он был твёрдо уверен, что прошлым нельзя жить, каким бы удивительным оно ни было. Прошлое как костюм, из которого человек вырос. А знал ли об этом Фисенко?

Чем он живёт? Процентами? Если это действительно так, думал Веня, то Фисенко — балда-ударник. Неужели можно забыть поющих оленей?

Он вышел на улицу, когда в небе зажглись первые далёкие звёзды.

ПОД ЗВЁЗДАМИ ЗАРЯНА

Осенью звёзды особенно чистые, словно старательно прополощены дождевой водой, и хочется подпрыгнуть высоко-высоко вверх, чтобы дотронуться руками до этих непонятных иероглифов, написанных длинными беспорядочными рядами. Почему никто не может прочесть эти древние и такие загадочные письмена?

Веня вспомнил маленького и лысого Борю Заряна. Он приехал к ним в колонну из Армении, возил самого Амбарцумяна (Боря работал в Бюраканской обсерватории). Гуревич принял его шофёром на самосвал и по совместительству монтёром. «Надоело мне на Арарат смотреть», — шутил Зарян, когда вспоминал Армению. Кроме звёзд, Борю ничего не трогало, он был флегмат высшей категории. Зарян читал десятки книг и рассказывал забавные вещи. Оказывается, если с Белых Карликов привезти камень размером со спичечный коробок, то нужен будет состав, электровозов, чтобы стронуть его с места. Зарян хотел стать непременно великим астрономом. Он обещал ребятам, если откроет новую звезду, назовёт её сорок первой в честь их колонны. Мальчишки верили, что он откроет такую звезду. А почему бы и нет? Зарян был отличным шофёром, придумал универсальный телескоп, в который ребята смотрели на Магеллановы Облака, а он комментировал их путешествие к звёздам. Все вечера Боря проводил с книгами, а ночи со звёздами. Когда он спал, никто не знал. Неужели после этого Зарян не станет астрономом и не прочтёт эти звёздные загадочные письмена?

Таёжный медленно погружался в сон. Здесь рано ложились спать и вставали вместе с солнцем — старый сибирский порядок. На улице пахло после дождя прелыми листьями.

Нечего и думать, решил Веня, что мне удастся подхватить попутную машину. Нужно вернуться к те; тёте Соне или топать в гостиницу.

Веня не хотел напрасно терять время. Но делать было нечего, и он пошёл в гостиницу.

До гостиницы Веня не дошёл. Хозяин мотоцикла с коляской, которого Веня не разглядел в темноте, а запомнил только огромные лётные перчатки, посадил его в коляску.

— Тебе куда?

— Можно на Кудыкину гору, но лучше на станцию, — сказал Веня.

— Подброшу до развилки. Там пешком почапаешь.

Одноглазый мотоцикл оказался на редкость резвой машиной, которая весело потрещала минут десять и оказалась у развилки.

Парень в огромных кожаных рукавицах почти до самых локтей повернулся к Вене:

— Мне направо. Жди здесь попутной.

— А они такими вечерами ходят?

— Случается.

— Ты не забудь меня тут проведать ночью, — сказал Веня.

— У меня других дел по горло. Вообще топай прямо через тайгу, друг. Засветло будешь на узловой. На вот фонарик, а то шею сломаешь.