Свадьбы - [37]

— Отец, ты что?.. Ты что, в самом деле?.. — ошалело глядел на отца Толик.

— Снимай штаны, — повторил Петро и накинул на дверь крючок.

— Не имеешь права, не имеешь!.. — У Толика задрожал голос. — Я самостоятельный человек, я техникум заканчиваю…

Петро подошел к нему вплотную. Он был на две головы выше сына и втрое шире его в плечах.

— Последний раз прошу, — глухо сказал он Толику. — Снимай штаны, иначе я за себя не ручаюсь.

Толик стал торопливо стягивать с себя узкие джинсы.

— И трусы сбрасывай, — велел Петро. — Вот так… Теперь ложись. Хорошо ложись, не сжимайся… А теперь я музыку включу, чтоб люди не слышали, как ты кричать будешь.

Петро включил старенький приемник, перенесенный в его пристройку после того, как в доме появилась новая «Ригонда», попал на какой-то концерт, пустил его на полную громкость, поплевал на руки и взялся за ремень.

Выпоров сына, Петро велел ему одеться.

— Теперь отправляйся, откуда прибыл. И барахло свое с чемоданом бери… Не хнычь, не хнычь, это я еще с тобой по-божески!

— Папа, прости меня… Прости, пожалуйста, — жалко всхлипывал Толик.

— Не прощу. Когда сам поймешь, что человеком стал, — приезжай, тогда посмотрим. А до этого не мечтай думать.

Петро поднял с пола плащ-накидку, накрылся ею и накрыл Толика. Так он вывел его в темный двор, где по-прежнему бесилась гроза, подвел к калитке и выпроводил его вместе с чемоданчиком и плащ-накидкой на улицу.

Петро Колотуха вернулся к себе в пристройку, сел на кровать, низко уронил голову. За одной стеной шумел ливень, за другой шумели гости. Брат Кондрат и Татьяна Пещера пели какой-то дуэт, но слов Петро не разбирал.

14

Сергей Музы́ка и Михаил Чернов ушли от Колотух до начала грозы. Сергей не хотел идти на свадьбу, да упросил Михаил.

— Будь другом, сделай одолжение, давай сходим, — уговаривал он Сергея.

— Да что там интересного? — отвечал Сергей. — Пить будут, танцевать, кричать «горько». Однообразная картина.

— Когда это ты воспылал любовью к разнообразию? — возражал Михаил. — В море месяцами болтаешься, однообразный шторм покачивает, однообразная селедочка, в трал идет, а тебе почему-то нравится. Сходим, Серега, а? — не отставал Михаил.

— Брось, Миша, ну зачем мы пойдем? — упрямился Сергей.

— Во-первых, нас пригласили — уже аргумент. Во-вторых, я никогда на таких свадьбах не бывал. У вас полугород-полудеревня, значит, обычаи интересные.

— Какие там обычаи? Надрызгаться да глотки подрать — вот и весь сегодняшний обычай, — отмахивался Сергей. — Да и кто без подарка на свадьбу ходит? Вот этот обычай живет и здравствует.

— Нужен подарок? Будет подарок, — живо отозвался Михаил. — Считаю, уговорил вас, товарищ штурман?

— Слушай, друг мой Миша, что нам с тобой на чужое счастье глядеть? — скупо улыбнулся Сергей.

— Ладно, ладно. В общем, решили — идем! Ты за утюжок берешься, а я порулил в магазин.

— Пусть будет по-твоему, — нехотя сдался Сергей. — Ты ведь не отстанешь.

Пока Михаил ходил в магазин, Сергей выутюжил по всем правилам брюки и рубашки, себе и ему. Гладил он у открытого окна, обращенного на дом Серобаб, и потому ему хорошо были слышны голоса за забором, смех и шутки сходившихся на свадьбу людей. В общий шум все время врезался звучный женский голос, раздававшийся сразу же, как на калитке взбрякивала клямка: «А вот и Серафима Ивановна с Сидором Петровичем! Проходите, проходите, милости просим, в дом!..», «Ой, кто пришел! Свистуны пришли! Да еще и маленький с ними! Ишь какой славный хлопчик!..»

Видно, женщина, но не Груня Серобаб а, нет, это не ее был голос, видно, эта женщина специально была поставлена на крыльце для встречи гостей.

Скверно было на душе у Сергея Музы́ки, и он многое отдал бы за то, чтоб не было этой свадьбы, чтоб не выходила Саша замуж. Сергей головой мог поручиться, что любил бы ее всю жизнь, стань она его женой. Но она выходит за другого, значит — мучайся теперь, Сергей Музы́ка, терзайся душой и мыслями, жди и надейся: может, заживет когда-нибудь твоя сердечная рана. Для того он и в Чернигов уехал, чтоб хоть как-то отвлечь от Саши свои безумные мысли. Ехал будто бы с тем, чтоб показать Михаилу древний город Киевской Руси, с церквами и колоколами, с петровскими пушками на валу и с синей Десной, плескавшейся у подножия златоглавого Чернигова, ехал будто бы для этого, а на самом деле хотел убежать от самого себя.

«Прав Миша, прав, — думал Сергей, слыша за забором голоса сходившихся на свадьбу. — Лучше к Колотухам пойти, чем торчать дома и слышать все это!»

Михаил пропадал в городе больше часа, зато вернулся с превосходным обеденным сервизом и был чрезмерно доволен, что ему попался такой красивый. Они хорошенько вымылись во дворе, поливая друг другу холодной водой на спины и головы, нарядились, наодеколонились и, конечно, изрядно опоздали к началу свадьбы.

Явились уже после того, как прикатили на мотоцикле двое милиционеров, бросив пост у столовой-ресторана. Однако и их, как и прочих опоздавших, распоряжавшиеся на свадьбе Марфа с Палашкой усадили за стол, им тут же налили штрафную, а когда они выпили, налили еще. Марфа опять вспомнила, как не узнала Сергея, когда он шел с вокзала, а Палашка опять похвалила его за то, что он так здорово вырос. Вася Хомут дважды подходил к Сергею с протянутой рюмкой, чокался с ним и выпивал за своего покойного друга Николая, отца Сергея. И играл оркестр, и ломали каблуки о землю танцоры, и пел в одиночку знаменитый тенор Кондрат Колотуха. Потом он пел в паре с известной в прошлом хористкой городского (теперь церковного) хора Татьяной Пещерой, которая от сознания, что поет с оперным певцом, так широко раскрывала рот, форсируя звук, что решительно всем были видны ее превосходные металлические зубы. Потом все хором пели «Распрягайтэ, хлопцы, конэй» и «Подмосковные вечера».