Свадьба Зейна. Сезон паломничества на Север. Бендер-шах - [50]
— Что и говорить, — изрек дед. — Другой такой Бинт Махджуб на свете не сыщешь.
Бакри, который все время так смеялся, что слова не мог вымолвить, теперь повернулся к Бинт Махджуб, спросил:
— Скажи нам, кого из своих мужей ты любила больше всех?
— Вад аль-Башира, — ответила Бинт Махджуб не задумываясь.
— А, того, который смахивал на породистого жеребца? — заметил Бакри. — То-то его ужин всегда доставался козам.
Бинт Махджуб сбила кончиком пальца пепел с сигареты на пол:
— Уж поверьте, когда он обнимал меня, я обмирала от счастья. Кончится вечерняя молитва, он сразу ко мне, и мы ласкаем друг друга до утренней зари. А как услышит призыв на утреннюю молитву, говорит: «О аллах, о Бинт Махджуб!»
— Вот ты и свела его в могилу, когда он был в расцвете сил, — заметил дед.
— Ну что ты! Просто судьба назначила ему жизнь короткую, — ответила Бинт Махджуб с улыбкой. — От того, о чем мы тут говорим, еще никто не умирал.
Бинт Махджуб высока ростом, волосы у нее цвета черного бархата, и хотя ей все семьдесят, все равно видно, какой она была красавицей. В деревне не найти человека, который бы ее не знал и не готов был бы хоть до ночи слушать ее рассказы, нередко довольно откровенные. Она курила, пила вино, ругалась самыми черными словами — словом, вела себя как мужчина. По слухам, мать ее якобы была дочерью какого-то местного султана. Замуж Бинт Махджуб выходила только за самых видных и богатых женихов в деревне, переживала их одного за другим и с каждым вдовством богатела. Родила она всего одного сына, а дочерей — бесчисленное множество. Они все походили на свою мать не только красотой, по и вольностью в разговоре.
Рассказывали такой случай. Дочка Бинт Махджуб выходила замуж, только ее жених не очень нравился матери. После свадьбы они уехали и вернулись почти через год.
Тут зять Бинт Махджуб решил устроить пир и пригласить всех родственников своей жены. «Знаешь что, — говорит ему жена, — моя мать не очень-то стесняется в выражениях, так лучше пригласим ее особо».
Так они и сделали. Нажарили, наварили и позвали тещу на ужин. Выпила Бинт Махджуб, хорошо закусила и говорит своей дочери: «Амина, этот мужчина тебя не достоин. Дом у тебя хороший, одежда красивая, твои руки супруг унизал золотыми браслетами, шею украсил жемчугом. Но это все пустое. Я вот вижу по его лицу, что в постели тебе с ним радости нет никакой». А тот стоит рядом и все слышит. «Хочешь узнать, что такое спать с настоящим мужчиной? А то я знаю подходящего человека. Уж если он к тебе придет, так можешь быть спокойна: он тебя не оставит, пока твоя душа не насытится». Муж Амины от этих слов так рассвирепел, что тут же с нею навсегда распрощался.
— Слушай, — повернулась Бинт Махджуб к Вад ар-Раису, — что с тобой? Уж два года ты довольствуешься только одной женой. Не поостыл ли твой пыл?
Вад ар-Раис и мой дед обменялись взглядом, смысл которого я понял много позже.
— Что верно, то верно: у меня лицо шейха, но сердце как у юноши. Может быть, ты знаешь какую-нибудь вдовушку или разведенную, которая бы подошла мне?
— Послушай доброго совета, Вад ар-Раис, — вмешался в разговор Бакри. — Ну какой из тебя жених? Стар ты, тебе давно за семьдесят. У твоих внуков уже есть дети. И не стыдно тебе? Каждый год хочешь играть новую свадьбу. Пора бы уж остепениться. Готовься луч-шe к встрече с аллахом, да будет он славен и велик!
Бинт Махджуб и мой дед засмеялись в одни голос, а Вад ар-Раис ответил оскорбленно:
— Что ты понимаешь! Тебе вот и хаджи Ахмаду достаточно одной жены. Умри они, оставив вас в одиночестве, так уж вам не набраться храбрости, чтоб жениться еще разок! Хаджи Ахмад, он только целый день молится и распевает суры из Корана, точно рай уготован лишь для него одного. Ну а ты, Бакри, что с тебя взять? Все копишь и будешь копить до самой смерти. Аллах, великий и могучий, благословил супружество, разрешил он и развод. Он что сказал? «Удерживайте их с достоинством или разлучайтесь с достоинством». Вспомните-ка, что он еще говорил: «Женщины и мужчины украшают мир».
Я возразил ему, что в Коране не говорится «женщины и мужчины», а написано «деньги мужчины».
— Что бы там ни было, — продолжал Вад ар-Раис, — уж я-то знаю: радости супружеской жизни превыше всех других земных радостей.
Покрутив свои длинные, загнутые кверху усы с кончиками тонкими, как иглы, Вад ар-Раис погладил левой рукой густую белую бороду, которая казалась приклеенной к смуглым щекам, а у висков смыкалась с большой белой чалмой, так что его лицо словно выглядывало из белой рамы — красивые, светящиеся умом глаза, чуть изогнутый, изящной формы нос. Вад ар-Раис подводил веки сурьмой, ссылаясь на обычай. Впрочем, я склонен думать, что он просто очень заботился о своей внешности. Ничего не скажешь, лицо Вад ар-Раиса красивое. Не то, что у моего деда или Бакри — тот и вовсе сморщен, как высохшая тыква. И Вад ар-Раис знал себе цену.
Я не раз слышал, что в молодости он был очень красив и покорял сердца девушек направо и налево — в нашей деревне и в соседних. Женат он был не счесть сколько раз, да и разводился не меньше. И невест искал где придется, а на вопросы отвечал резонно: «Кровь играет, что поделаешь!» Из его жен я помню данкалавийку
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.