Суженый - [4]

Гостинцев до такой степени занят был всегда настоящим делом, ближайшими средствами, что вовсе позабывал на время о цели. Он стал ходить всякое воскресенье в Хлыново и всякий раз здоровывался, разговаривал с нянею; потом подослал старушку, будто бы тетку свою, для знакомства с нею, чтоб иметь случай угощать их вместе и выведывать разные домашние подробности. Наконец уже он решился показаться Дуне.

Однажды в последнее воскресенье пред Рождеством, после обедни, когда уже он начертил для себя план действий и, уверенный в старухе, сбирался подпустить ей турусы на колесах, чтоб выхлопотать себе первое свидание, она предупредила его неприятным известием, что к Дунюшке присватывается богатый жених из железного ряда, пожилых лет, вдовец, с четырьмя детьми, что имения у него несть числа, что дом у него в Таганке — полная чаша, что имя его мудреное она позабыла и что через пять дней накануне сочельника назначен смотр.

— Да милости просим, — сказала ему старушка по сообщении сего известия, — ко мне чайку напиться во вторник после Рождества: я именинница, и с Аксиньей Игнатьевной (имя его мнимой тетушки): хозяев дома не будет. Они тоже уедут в Сыромятники, на званый обед.

Иван простился с нею, обещав поздравить ее в день ее ангела.

Он не унывал духом, хотя полученная новость и не слишком могла его обрадовать. С нетерпением ожидал он назначенного дня, чтоб узнать о последствиях смотра. «Дуня молода, — думал он, — жених — старик, вдовец, с кучею детей, нечего бояться. Между тем я узнаю при этом случае короче об ее расположении и… и… Иван, не унывай!»

Во вторник, в день св. Анисьи, Гостинцев отрезал 8 аршин самого лучшего плотного и тонкого ситцу, и лишь заблаговестили к вечерне, отправился с подарком к имениннице с своей родственницей.

— Добро пожаловать, милости просим, дорогие гости, а я уж ждала вас, ждала, все глазоньки проглядела в окошко. Уж думала, что и не пожалуете к старухе. — Садитесь, дорогие гости, сюда, под образа. — Началось потчеванье. Гости, то есть Иван Дорофеич и его тетушка, приходская просвирня[13] и домашние сенные девушки, говорили о разных разностях, и наконец разговор обратился на намеднишний смотр.

— У вас, знать, был пир горою? — спросил мимоходом Гостинцев.

— Не без того-то, — отвечала няня. — Жених приехал сам-четверт, все богачихи, в бриллиантах да в шалях, на-поди и у нас Максим Григорьевич себя лицом в грязь ударить не любит. Уж коли сделает когда пир, так на весь мир: редко, да метко.

— Ну что же? понравился ли жених?

— Нельзя сказать. По-нашему — так уж ведет себя он очень великатно: никому не поклонится, так только что головою кивнет, не в пояс, неразговорчив, к невесте не ласков вовсе. Сидит себе, уставясь глазами, да и только. Хозяину больно хочется за него выдать нашу Дунюшку. Слышь ты, во всем ряду он первый, и заводы есть с душами, денег вволю. «Если не будешь ты за ним, — сказал он дочери после ужина, — нет на тебе моего благословения». Афимье Федоровне — так жалко: у жениха есть мать, хозяйка в доме. Наша уж будет при ней ни в чем, на все из рук смотри, а свекровь не то ведь, что мать родная, пляши по ее дудочке. Дунюшка у нас воспитана во всяком удовольствии, нежно — где же ей привыкать к такому житью? — судите сами. К тому ж и ребят у жениха куча, а тут пойдут свои — все не ладно.

— Что же говорит невеста? — спросил Иван Дорофеич.

— Невеста наша, моя голубушка, света божьего не взвидит. И руками и ногами. Противен он ей, как горькая редька. Боится только сказать отцу. Уж мы ее и так, и сяк — слышать не хочет, плачет да вопит. И то сказать — девке шестнадцатый год, а жениху под пятьдесят. Собою она у нас как маков цвет, а он такой нешто суровый да грозный. Боится, моя сердечушко. Богат он шибко — вот только за тем и гонимся. Я наплакалась давеча на мою Дунюшку: уже она и богу-то молится, и в карты загадывает, и ворожей к себе призывает. Вчера была у нее какая-то из Рогожской, рикиминдовала подружка от соседей. Но Дунюшка проказит все потихоньку от матери, да и моего греха тут много. Что будешь делать? покаюсь пред богом. Пристала ко мне намедни, в ноги повалилась — жаль стало девки, согрешила, заперла здесь с ворожейкой. С час все они толковали. Насилу-то розняли их. В субботу на новый год будет она как-то гадать в бане и звать к себе суженого.

— На новый год будет она гадать! — воскликнул громким голосом Иван, как будто счастливая мысль осветила мрак, в его голове носившийся.

— Да, да, — отвечала няня, — она мне рассказывала, как и гадать будет, да уж я позабыла: память-то у меня нынче плоха стала.

— Где, где ваша баня?

— Да вот из окошка видна, в саду, подле забора.

— Славно, — сказал Иван, — я… — спохватился тотчас и замолчал. Между тем дворник подал самовар. — Но мы оставим за чаем веселую компанию, в которой наш Иван Гостинцев, занятый своими мыслями, начал играть уже страдательную роль, переменим декорации и выведем теперь на сцену новые лица.

Дунюшка была, как у нас говорится, детищем выпрошенным и вымоленным, нанетным; родители ее ровно пятнадцать лет по сочетании своем браком не имели у себя никакого племени и горько плакались богу. Тщетно каждый год Афимья Федоровна ходила пешком на богомолье к Троице-Сергию и в другие подмосковные монастыри, пела молебны пророку Самуилу, принимала к себе странных