Суздальский варяг. Книга 1. Том 1. - [23]

Никодим всё это время переживал за дочь. Однако, несмотря на тревожные мысли, не мог скрыть радости. Ради счастья единственной дочери он готов на всё. И не ради себя, ради дитя приняли грех.

И вот долгожданный день бракосочетания настал. – Не мог уж подождать до Козьмы и Демьяна. Во всём ты, Иван, нетерпелив, отчитывал его владыка.

Но богатый вклад в ростовский храм на том и прекратил брюзжание епископа.

Свадьбу Иван закатил с размахом. Не было ни в селе, ни в округе, ни единого трезвого мужика. И бабы не отставали, глядя на весь этот загул.

– Почестен пир для всех! – объявил Иван. – От боярина до смерда – всем гулять и славить молодых!

– Ну и широк же ты, Иван, – подметил Борислав. – Знаю тебя, как хлебосольного хозяина, но чтоб вот так, пригласить на свадьбу чуть не всех лепших мужей земли Ростовской, такого ещё здесь не бывало.

– Как же не быть мне хлебосольным, ежели весь наш род искони таков?

Молодых готовили по полному свадебному чину. В церкви загодя до блеска начистили шандалы, заменили свечи, вымыли заморской губкой и мылом иконы, как на Пасху.

Владыка с иереем наводили порядок в своём хозяйстве, а отец невесты передавал дочь на руки дружек и Марфы, готовивших её под венец по стародавнему обычаю.

Дочка, – голос Никодима дрожал от грусти и сознания торжественности момента, – нынче, как приведут тебя из-под венца, улучи вмале времени, уединись и надень на себя это. Твой дед мне передал давно когда-то. Теперь настала твоя очередь принять семейный оберег.

– Что это? – Варвара внимательно разглядывала изображение. – Непонятно. Это Богородица?

– Нет, дочка, это не Богородица Я не знаю, чей это лик, какая славянская богиня изваяна древним златокузнецом. И откуда взялась эта берегиня, мне отец тоже не сказывал. Знаю только одно: он содеян, когда на Руси не знали ещё ни Богородицы, ни Христа. Важно то, что это берегиня нашего рода. Ты передашь его старшему сыну с напутствием хранить заветное, чтобы наш род не пресёкся. Носи это рядом с наперсным крестом, и пусть берегиня хранит непрерывность поколений нашего древнего рода.

– Батюшка, это же грех – носить языцкую богиню рядом с православным распятием! – шептала Варвара, озираясь по сторонам.

– Поклянись, будешь носить оберег на персях и в будни и в праздники, днем и ночью. Иначе умыкнут его у тебя, и род наш кончится. Попу об этом не надо знать, не бойся, он к тебе под платье не полезет. А мужу всё поведаешь, как я тебе сказал. Иван поймёт, он не из тех невегласов, кои ничего в жизни ведать не хотят, окромя своей корысти.

Никодим вытащил из-за пазухи свой нательный крестик, перекрестил им оберег, поцеловал и передал дочери. Варвара взяла оберег, опасливо поцеловала.

– Клянусь хранить родовой оберег и передать его старшему сыну.

– Ну, вот и добро, – Никодим поцеловал Варвару в лоб, обнял, смахнул слезу. – Живи теперь для того, которого носишь под сердцем. Утешайся любовью со своим суженым, исполняй его волю, но знай, чёрные дни в жизни тоже грядут, никуда от них не денешься, будь готова к безмерному терпению ради своего чада. Иди с Богом.

Марфа, казалось, волновалась больше невесты. Беспрерывно суетилась – всё ли сделано, как надо, не забыто ли чего. Наконец, уединилась с Варварой, и разрыдалась, причитая, как над покойницей.

– Как же ты, лебедушка моя, здесь без меня жить-то будешь! Кто ж будет теперь смотреть за тобой! У-у-у! – вытерла слезы концом плата, шумно высморкалась, и вновь повеселела. – Ты, Варварушка, ночью-то будь скромницей, но и ласкам мужа не противься. Сорочку не скидывай, пусть сам с тебя сымет, а ты только помогай, он от этого яростней в любви станет. У-у-у! – опять завыла нянька, может, оттого, что вспомнила свою брачную ночь, кто знает.

Не успели подружки с песнями свадебными расплести косу Варваре, как в церкви пономарь уже ударил в колокола – новобрачных приглашали под венцы.

И вот молодые стоят рука об руку перед аналоем. Жених – крепко сложенный, с гордо поставленной головой, в праздничном малиновом опашне, оплечье шито серебром, сапоги светлого заморского сафьяна, носки горделиво загнуты вверх, каблук высокий – чем не князь! Невеста в белой накапке тонкого шемаханского шёлка, запястья, оплечье оторочены жемчугом, на лбу адамант молниями сверкает – знак чистоты и непорочности, – телом статная, головка покорно склонена, словом, лебедь белая.

Владыка соединяет руки брачующихся на епитрахили и ведёт молодых вокруг аналоя. Клирошане воспели стихиру «Исайя ликуй». Владыка снимает венцы с жениха, с невесты, каждому возглашает приветствие и благословение. Уста жениха и невесты сомкнулись.

«Всё! – облегченно вздохнул Иван. – Слава Богу, всё прошло благополучно». Он боялся, что с Варварой может случиться приступ тошноты, как это было накануне.

Молодые чинно вышли из храма. Толпа возле паперти возликовала возгласами всяческих пожеланий. Под ноги новобрачных, шествующих в теремные покои, летели зерно и хмель.

– Ну вот, люба моя, под венцом побывала, косу тебе расплели, повойник надели, мужу сапоги сняла, теперь ты хозяйка, а я твой хозяин, – говорил шутливо Иван, прикрывая за собой плотнее дверь.