Суворов - [39]
«Большое дарование в военном человеке есть щастие… Сей, ослиная голова, говорил на мое лицо: "Правит слепое щастье", — я говорю: "Юлий Цезарь правил щастьем"…
Великотаинственна та наука, которую [составляет умение] обладать в народе людьми доказанных заслуг… и во благое время уметь ими править, избирая их неошибочно по способностям и талантам. Часто розовые каблуки (так именовались придворные «короля-солнце» Людовика XIV. — В.Л.) преимуществовать будут над мозгом в голове, складная самохвальная басенка — над искусством, тонкая лесть — над простодушным журчанием зрелого духа».
Местное общество его раздражает: сплетни, суета, интриги. Гражданский губернатор И.В. Якоби оказался противником экспедиции. Сменивший его М.М. Жуков окружил себя подхалимами. Его супруга, дальняя родственница Потемкина, тоже хороша. «Варюта за 12 Губернаторше визитов не омилос-тивлена ею ни одним, — замечает Суворов. — Перестали они говорить между собою и кланятца».
Мастерски набросав картину местных нравов, он иронично сравнивает губернатора с вице-королем, правителем одной из колоний, и, описывая прием по случаю Михайловских праздников, замечает: «Грядет Виц-ре гордым шагом; престол его движется за ним. Вскричал я: "Не Мексика здесь!"». Губернатора, хотя он всего лишь действительный статский советник (IV класс по Табели о рангах, соответствовал чину генерал-майора), встречали музыкой, положенной полному генералу. «Вчера пополудни… гремит Вицреева карета… Музыка его, не удостоивши того меня, ревет полный поход. Я чуть не выбежал на рундук, щитая, не двуклассный ли кто? — иронизирует Суворов. — Такая тоска, голубчик, от… спесивой вони».
Свое присутствие на куртагах сам Александр Васильевич объясняет тем, что его «люди любят» и «приятели к себе… просят». Он вывозит в свет Варюту, веселится и танцует на праздниках, но при этом требует к себе и супруге заслуженного уважения: «Астрахань в Москву или в Петербург не переименована. И там недостойный бы я был раб Великой Монархини, естли б я пренебрежения сносил. Вы знаете, унижу ль я себя? Лутче голова долой, нежели что ни есть утратить моей чести: смертями 500-ми научился смерти не бояться. Верность и ревность моя к Высочайшей службе основана на моей чести».
И снова мысли о службе: «Но года два что я? Оставить службу рад, удалюсь мирских сует — говорю по чувствам: но, как одушевленный, — оставить службу грех!» Истинно грех, потому что он исповедует принцип «долг к Императорской службе столь обширен, что всякий другой долг в нем исчезает».
Больше всего генерал-поручика томила неопределенность с началом экспедиции. Прибывший в июне 1781 года командир Каспийской флотилии далматинец на русской службе граф Марк Иванович Войнович заявил, что сам «отопрет почивальню царя-девицы», то есть пойдет в Персию без Суворова. И действительно, флотилия отплыла из Астрахани и 27 июля 1781 года бросила якоря в Астрабадском заливе на юге Каспия. Вскоре пришло донесение Войновича: владетель Астрабадской провинции Персии Ага Мохаммед-хан дал согласие на постройку укрепленной фактории.
Суворов, хорошо изучивший повадки восточных правителей, предупредил Турчанинова о ненадежности успехов заезжего графа — и как в воду глядел: во время пира, устроенного местными властями в честь Войновича и его офицеров, все они были вероломно схвачены, закованы и брошены в тюрьму. От графа потребовали послать подчиненным приказ о срытии укреплений и возвращении экипажей на корабли. Когда это было выполнено, коварный Ага Мохаммед-хан с показной любезностью принял пленников и принес извинения за действия своих подчиненных, якобы неправильно понявших его волю. 2 января 1782 года Войнович и его спутники вернулись на корабли. Только через девять месяцев флотилия возвратилась в Астрахань. Экспедиция провалилась.
Еще летом Александр Васильевич попросил у Потемкина разрешения на приезд в столицу, однако, получив его, не поехал. В письмах Турчанинову он поделился своими планами: ему хотелось получить по примеру сослуживцев (того же Каменского) должность губернатора в Оренбурге или Астрахани, «но звание сие не обратилось бы в мой Губернаторский кафтан, который доходит мне променять на судьбу моего родителя… И ежели вообразительно я иногда чего желаю, то сие для публики».
Пятнадцатого декабря Суворов поставил перед главой Военной коллегии вопрос о своей дальнейшей службе:
«Вашу Светлость обыкновенным мои чистосердечием утруждаю: ибо сколько ни старался докладывать Вам чрез других — те мне ответствовали молчанием или двоесловием…
Слух здесь разнесся, что я более в здешней стороне быть не потребен. Свет работает случаю! Ежели так, то и оборот мой должен быть к Казанской дивизии, Светлейший Князь! В ней два полка… то не повелите ли, чтоб по последнему росписанию Государственной] Военной коллегии я командовал и Оренбургским корпусом… Коли сего не можно, то прикажите, Ваша Светлость, мне возвратитца в Полтаву к прежней моей команде…
Сверстники мои входят в правление Г[енерал]-Губернаторских должностей. Велика б была милость Вашей Светлости, естли б и мне таковую поручить изволили и естли она меня от Государевой военной службы не отвлечет. Сей последней я, себя посвятя, буду тем ревностнее ободренным к ежечасному употреблению в оной».
С середины XIX в. зародилась версия о Г. А. Потемкине как о «завистливом временщике», «бездарном военачальнике», который мешал своему подчиненному А. В. Суворову победоносно закончить войну 1787—1791 гг., утвердившую Россию в положении черноморской державы. На основании обширного документального материала, в том числе новых архивных документов, в книге опровергается эта легенда, показана истинная роль этою выдающегося государственного и военного деятеля России, восстанавливается правда об отношениях этих исторических личностей нашей страны, рука об руку трудившихся на благо Родины.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.