Суворов и Потемкин - [89]

Разгадать эти загадки можно. Публикуя копию записки, Бартенев привел любопытное примечание переписчика. «Сие писано в Санкт-Петербурге после взятия Измаила штурмом, когда императрица Екатерина хотела за сей необыкновенный штурм возвесть Суворова в фельдмаршалы, но противною партиею сие разстроено, и сделаны ему другие пожалования, как-то: похвальная грамота на память будущих времен, производство в подполковники гвардии в Преображенский полк и еще что-то» [177]. Переписчик отнес записку к послеизмаильскому периоду и грубо ошибся. Записка написана до штурма Измаила. Датировать ее помогает одна подробность. Перечисляя соперников, Суворов обязательно упоминает их титулы: князь Репнин, граф Иван Салтыков, князь Юрий Долгоруков. Николай Салтыков поименован без титула. Он получил графское достоинство в начале сентября 1790 г., за три месяца до штурма Измаила. Следовательно, записка написана никак не позже сентября 1790 г.

В октябре 1789 г. Суворов, ставший графом двух империй, не мог жаловаться на судьбу, даже узнав о том, что его товарищ — принц Кобург — пожалован в фельдмаршалы. Еще меньше оснований для жалоб в ноябре, когда осыпанный наградами граф Рымникский, по собственным его словам, «чуть от радости не умер». В декабре состоялось свидание Суворова с Потемкиным, во время которого победитель везира получил «одну из драгоценнейших в мире шпаг». Иное дело весна 1790 г. Переговоры с турками о мире затягивались. Славная кампания 1789 г., в которой Суворов одержал две блестящие победы, не привела к окончанию войны. Блеск Рымника начинал тускнеть. В наступившем затишье Суворов и решил набросать «мысли вслух». Невольно вспомнился конец предыдущей войны, победа при Козлуджи, стычка с Каменским, гнев Румянцева. Его соперники в самом конце войны или сразу же после нее стали генерал-аншефами, а он — победитель при Козлуджи — не получил ни ордена, ни чина. Обидно. Вот если бы за Рымникской победой последовал скорый мир, он мог бы рассчитывать на новые милости и, кто знает, может быть и на фельдмаршальский жезл. Нашу догадку относительно датировки записки подтверждают письма Суворова дочери: «И я, любезная сестрица-Суворочка, был тож в высокой скуке, да и такой черной, как у старцев кавалерские робронды»,— пишет он из Берлада 20 мая 1790 г. В другом, не датированном письме, написанном по-французски и относящемся к тому же времени, Суворов делится с дочерью грустными мыслями о своей судьбе: «Я ея солдат (т. е. солдат императрицы.— В.Л.), я умираю за мое отечество. Чем выше возводит меня ея милость, тем слаще мне пожертвовать собою для нея. Смелым шагом приближаюсь к могиле, совесть моя не запятнана. Мне шестьдесят лет, тело мое изувечено ранами, но Господь дарует мне жизнь для блага Государства». Те же мысли, что и в записке, почти дословно повторена фраза: «...время кратко, сближаетца конец! Изранен, 60 лет, и сок высохнет в лимоне». Вскоре, по возобновлении военных действий, Суворов с головой ушел в боевую жизнь, и ему было не до грустных мыслей.

Оказалось, что опубликованные Бартеневым записки были известны и раньше по публикациям 1856 и 1872 годов [178]. Причем они печатались не с копий, а с подлинных автографов, хранившихся в семье суворовского адъютанта И.О. Куриса. В 1900-е годы эти автографы держал в руках исследователь суворовского эпистолярного наследия В.А. Алексеев, который опубликовал их с максимальной точностью [179]. Копиист, которому доверился Бартенев, исказил некоторые места записки. Начало выглядит совсем иначе: «Г. А. С. Р. Г. 3. Г. Ч. было бы в степень Г. П.— от меня больше пользы!— после не были бы странности при Варне, Шумне...» Мы предлагаем читать это место следующим образом: «Г[раф] А. В. С[уворов] Р[ымникский]. Г[рафу] 3. Г. Чернышеву] было бы в степень Г[енерал]-П[оручика] — от меня больше пользы!— после не были б странности при Варне, Шумне...» (Полный текст приведен в книге: А. В. Суворов. Письма. M., 1986. С 393—394).

Смысл совершенно ясен: графу 3. Г. Чернышеву, возглавлявшему Военную коллегию, следовало бы произвести Суворова в генерал-поручики (тем более, что он, прибыв на дунайский театр военных действий, одержал в 1773 г. победы при Туртукае и при Гирсове), Тогда бы в осеннем наступлении 1773 г. он —- Суворов — сумел бы принять деятельное участие, добился бы большего успеха, чем генерал-поручики Унгерн и Долгоруков под Варной и Шумной. Логичен и переход к Каменскому: получив чин генерал-поручика раньше Суворова, тот имел старшинство; но, будучи главным начальником, Каменский не воспользовался суворовской победой при Козлуджи и остановил наступление на Балканы. Он него — Суворова — больше пользы, а его затерли, вовремя не дали чина генерал-поручика, и дело пострадало. Как видим, никакого упрека по адресу Потемкина нет и в помине. Но лучший биограф Суворова Петрушевский выбирает самую недостоверную публикацию суворовской «Записки» только потому, что в ней якобы можно вычитать упрек Александра Васильевича по адресу «господина Потемкина», будто бы вскоре после измаильского штурма.

Взглянем на «произвождение за Измаил» беспристрастно. Щедрость, с которой были награждены участники штурма, не уступала и даже превосходила «очаковское произвождение». «Я назначил награждение орденами тех единственно,— писал императрице Потемкин 24 марта 1791 г.,— о которых достоинстве я беспрекословно удостоверен. Но, если и из прочих по точнейшему и строгому исследованию найдутся достойными подобной награды, то и для них осмеливаюсь испрашивать некоторого числа Георгиевских и Владимирских крестов, тож и шпаг. А затем испрашиваю Высочайшее повеление, Всемилостливейшая Государыня, всем из отличившихся, которые от моего производства зависят, объявить чины с листом каждому, означающим службу его, убавя сроку к ордену по примеру Очаковских и с таким же крестом... Всем нижним чинам медали с надписью «За отменную храбрость»