Суворов и Потемкин - [50]

Столь резкий и откровенный тон письма озадачил составителей 4-х томного собрания суворовских документов, издававшихся в Москве в 1949—1953 гг. Публикаторы сопроводили письмо пометкой: «Письмо написано неустановленному лицу, очевидно В.С. Попову». Сам факт написания письма ближайшему сотруднику Потемкина заслуживает внимания. Однако, судя по обращению — «любезный шевалье» — письмо написано Рибасу, приезжавшему в Кинбурн по поручению Потемкина сразу же после сражения и, конечно, предназначалось именно главнокомандующему. Оно и находится среди писем и донесений Суворова, следовательно, дошло до адресата. Одна маленькая деталь — оговорка насчет Конной гвардии в пассаже с резкой критикой «полковников преторианцев» — подтверждает нашу догадку. Ведь Потемкин служил в Конной гвардии. Мы не знаем ответа главнокомандующего. Но разве в строках приказа Потемкина от 18 декабря 1787 г. не слышатся знакомые по суворовским боевым наставлениям мысли об обучении войск, об отношении к солдату? Вот один из таких приказов Потемкина:

«Из опытов известно, что полковые командиры обучают часто движениям редко годным к употреблению на деле, пренебрегая самые нужным; и для того я сим предписываю, чтобы обучали следующему: марш должен быть шагом простым и свободным, чтобы не утруждаясь, больше вперед подвигаться... Как на войне с турками построение в каре испытано выгоднейшим, то и следует обучать формировать оный из всякого положения. Наипаче употребить старание обучать солдат скорому заряду и верному прикладу...

В заключение всего я требую, дабы обучать людей с терпением и ясно толковать способы к лучшему исполнению. Господа полковые командиры долг имеют испытать наперед самих обер- и унтер-офицеров, достаточно ли они сами в знании. Унтер-офицерам и капралам отнюдь не позволять наказывать побоями... Отличать прилежных и доброго поведения солдат, отчего родится похвальное честолюбие, а с сим и храбрость...

В коннице также исполнять, что ей может быть свойственно. Выстроение фронтов и обороты производить быстро, а паче атаку, коей удар должен быть во всей силе; сидеть на лошади крепко с свободностию, какую казаки имеют, а не по-манежному принужденно...

Артиллеристов обучать ежедневно, примерно и с порохом... ... егерей преимущественно обучать стрелять в цель...

Всякое принуждение, как-то вытяжки в стоянии, крепкие удары в приемах ружейных должны быть истреблены; но вводить бодрый вид при свободном держании корпуса, наблюдать опрятность, столь нужную к сохранению здоровья, содержать в чистоте амуниции платья и обуви, доставлять добрую пищу и лудить почасту котлы.

Таковыми попечениями полковой командир может отличиться, и буду я на сие взирать, а не на вредное щегольство, удручающее дело» [83].

Следует сказать об участии Потемкина в награждении Суворова за Кинбурн. Храповицкий записывает в дневнике под 16 октября 1787 г. слова императрицы: «С удовольствием сказывали, что с 30-го сентября на 1-е октября отбиты Турки от Кинбурна; Суворов два раза ранен и не хотел перевязываться до конца дела; похвалена храбрость его. Турок побито больше 4000».

На другой день в церкви Казанской Божьей Матери и в придворной церкви был благодарственный молебен и читали реляцию. «18 октября. Говорено о победе Суворовым; за уборным столом сказано: "Александр Васильевич поставил нас вчера на колени, но жаль, что его, старика, ранили". В рескрипте на имя Суворова Екатерина II поблагодарила его и все войско за победу, прибавив: «Чувствительны Нам раны Ваши», однако при выборе награды для кинбурнского победителя заколебалась. "Ему же самому (т. е. Суворову.— В.Л.),— писала она Потемкину 16 октября,— думаю дать либо деньги — тысяч десяток, либо вещь, буде ты чего лутче не придумаешь или с первым курьером ко мне не напишешь... Пришло мне было на ум, не послать ли Суворову ленту Андреевскую, но тут паки консидерация та, что старше его Князь Юрий Долг[оруков], Каменский, Миллер и другие не имеют. Егорья Большого [креста] — еще более консидерации меня удерживают послать. И так, никак не могу ни на что решиться, а пишу к тебе и прошу твоего дружеского совета, понеже ты еси воистину советодатель мой добросовестный».

«Кто, матушка, может иметь такую львиную храбрость,— отвечал Потемкин, подробно описав сражение при Кинбурне и выделив решающую роль Суворова — Генерал, получивший все отличности, какие заслужить можно, на шестидесятом году служит с такой горячностию, как двадцатипятилетний, которому еще надобно зделать свою репутацию. Сия важная победа отвратила от нас те худые следствия, какие бы могли быть, естли б нам была неудача удержать Кинбурн. Все описав, я ожидаю от правосудия Вашего наградить сего достойного и почтенного старика. Кто больше его заслужил отличность?! Я не хочу делать сравнения, дабы исчислением имян не унизить достоинство Св. Андрея: сколько таких, в коих нет ни веры, ни верности. И сколько таких, в коих ни службы, ни храбрости. Награждение орденом достойного — ордену честь. Я начинаю с себя — отдайте ему мои... Важность его службы мне близко видна. Вы уверены, матушка, что я непристрастен в одобрениях, хотя бы то друг или злодей мне был. Сердце мое не носит пятна зависти или мщения»