Суворов и Кутузов - [386]

– Нет, лучше, чем Фиглер, не найти! Фамилия у него вроде не наша, а сам – настоящий русак. Ну и дает же он им жару! Кто в его руках побывал, тот больше на русскую землю не полезет! Казаки у него…

– Казаков они до смерти боятся. У нас в селе Верхнем вошло несколько этих поварцев в избу к бедной-пребедной старухе тете Паше. Требуют: «Давай млека!» – «Нет у меня млека», – отвечает. «А муму у тебя есть?» – пристали. «Нет муму. Есть одна коза». – «Казак! Казак!» – как встрепенутся, как закричат, и давай Бог ноги. Старушка, вишь, говорит «коза», а им почудилось – «казак», – смеялся партизан.

– А у вас, бабы, кто за командера? – спросил басом у двух молодок высокий, кряжистый старик в синем французском мундире, который на нем трещал по всем швам. Одна из них держала в руках карабин, а другая – простые вилы.

– Кузнец Прокоп, дяденька.

– А я думал, ты командер: вон у тебя какая фузея! – шутил старик.

– Не-ет. Разве бабы бывают командерами? – застеснялась молодка.

– А как же, бывают. Вон в Сычевке старостиха Василиса, – сказал средних лет курчавый партизан.

– Ну, конец свету пришел, – гудел басом старик. – Бабы воевать зачали! Приведись мне, я бы к ней под начало ни за что не пошел бы!

– А она тебя – вилами!

– Баба-то? Руки коротки!

– У ней руки хорошие, молодые, у Василисы-то. Баба в самом соку! – смеялся курчавый.

В другой кучке партизаны оценивали трофейные головные уборы. Молодой мужик вертел в руках кивер.

– В етой шапке хорошо: она легкая и не боится дожжа. Вишь, вся кожаная, – хвалил он, поворачивая французский кивер во все стороны.

– А на ней же должон быть красный аль желтый султан. Стоит вот эдак торчком, ровно помело, – показал другой. – Ты куда же, паря, султан подевал?

– Верно, был и салтан. Зеленый. Длинный, ровно собачий хвост. Я его топором обкорнал. По закустью ходить с ним несподручно: мешает.

– Лучше моей шапки нет! – хлопнул по высокой медвежьей гренадерской шапке веселый партизан. – И мягкая и теплая! По нашей зимушке!

– Ты в ней, брат, как духовное лицо!

– И скажи: они все с теплой стороны, а как хоронят голову!

– Да, одежка у них ветром подбита, а голова накутана, как у старой бабы.

– Умные люди бают: держи голову в холоде, а ноги в тепле. А у них все навыворот: голову кутают, а ноги босы…

– Ты бы, как они, с конца света к нам пожаловал, тоже без сапог бы ходил.

– Мои сапожки не скоро износятся, – засмеялся партизан, подымая ногу в аккуратном, новеньком лапте. – Только вот беда: в стремя не влезают – широки!

Партизаны говорили о том о сем, а в избе фельдмаршал сидел, склонив свою седую голову над картой – обдумывал действия летучих военных отрядов, вместе с партизанами, державших врага в тесном надежном кольце.

Организованная Кутузовым «малая война» приносила большие успехи.

Офицер из отряда генерала Винцингероде доложил все, получил приказ и умчался, не мешкая, назад, к отряду.

Михаил Илларионович глянул через стол в окно.

– Сегодня у нас много гостей! – весело сказал он. – Что, привели снова пленных? Сколько?

– Больше восьмисот человек, ваше сиятельство, – ответил Коновницын.

– Видишь, Петр Петрович, что значит «малая война», – сказал фельдмаршал. – Вчера в бою мы взяли всего тысячу пятьсот человек, а сегодня в мелких партизанских стычках враг потерял пленными восемьсот! Молодцы ребята! Ай да партизаны, ай да мужики!

– Не одни мужики, ваше, сиятельство. Из Бронницкого отряда в конвое пришли две бабы.

– Вот как у нас! – улыбнулся Кутузов. – Стало быть, не только сычевская Василиса Кожина действует! Весь народ поднялся! Это чудесно! Ну, откуда они там?

– Из разных отрядов, – ответил Коновницын, глядя в окно. – Вот от Стулова из Волоколамска вижу гонца, вон старик из Звенигородского отряда дьячка Романа… А тот, курносый, молодой, – из-под Дмитрова. Я его запомнил – он как-то привез нам эполет убитого французского генерала, что попался партизанам…

– Как же, помню. Хорошо, голубчик. Давай послушаем-ка их, как всегда, по одному. Раньше тех, кто прибыл издалека. Нет ли сычевских, от Василисы Кожиной?

– Не видно, Михаил Илларионович. Да ведь от нее недавно были.

– Вон вижу гонца из Гжатского отряда.

– От Четвертакова?

– Нет, от Потапова.

– А, это от гусара, которого зовут Самусь? Ну что ж, начнем с него.

Коновницын вышел из избы, а главнокомандующий уселся поудобнее и приготовился слушать партизанские повести. Он только что выслушал донесения, присланные генералами, полковниками, командирами летучих военных партий, а теперь настал черед послушать представителей народных отрядов, которыми командовали крестьяне, мещане, ремесленники, купцы, духовные, отставные военные и солдаты, попавшие в плен, как драгун Четвертаков и гусар Потапов, но потом бежавшие из вражеской неволи.

Коновницын ввел в избу сорокалетнего крестьянина в коротком дубленом полушубке и крепких сапогах. Крестьянин, не робея, вошел к главнокомандующему, степенно поклонился ему и спокойно стоял, ожидая вопросов.

«Одет хорошо. Очевидно, кто-либо из дворового начальства. Потому и не смущается! Привык приходить к барину для докладов», – подумал Михаил Илларионович и спросил:

– В старостах ходил?