Суворов и Кутузов - [21]

– Да, да, знаю. Вот и хорошо, – улыбнулся голубоглазый человек. – Стало быть, ты сапожник?

– Сапожник, вашбродие.

– Водку пьешь?

– Пью, вашбродие!

– Звать как?

– Воронов.

– На ворона мало похож: курнос! – определил голубоглазый человек, оглядывая с ног до головы Воронова. – А ну-ка, покажи, как у вас, в Смоленском, клинки точат? – неожиданно сказал он, шагнул к Воронову и сам выхватил из ножен его полусаблю.

Клинок был весь в ржавчине. Голубые глаза помрачнели и чуть прикрылись тяжелыми веками.

– Так и знал: эфес блестит – глазам больно, а клинок – помилуй Бог какой! Хороши вояки, нечего сказать!

Воронов залился краской.

– У нас, ваше благородие, первое дело, чтоб эфес горел, – извиняющимся тоном сказал он, вкладывай клинок в ножны.

– А ружье как? – спросил голубоглазый, протягивая руку.

Воронов снял с плеч ружье.

– Ружье-то вычищено, – уверенно сказал он.

Голубоглазый человек повертел в руках ружье. Оно все гремело: в прикладе была высверлена довольно большая дыра, в которой перекатывались, звенели стеклышки, черепки.

Голубоглазый удивленно посмотрел на Воронова:

– Эти побрякушки зачем?

– Их высокоблагородие наш полковник велели так сделать, чтоб, дескать, громче было. Когда зачнем кидать ружье на плечо аль на караул, чтоб стучало, – все равно как орех щелкнул!

Солдаты молча улыбались. Голубоглазый человек неодобрительно покачал головой.

– А много ль раз за лето у вас в полку стреляли? – спросил он. – Поди, ни разу?

– Так точно, ваше благородие, ни разу! – признался Воронов.

– Вот то-то! Ну ничего, у нас постреляешь! Лети, Ворон! – кивнул голубоглазый человек, возвращая Воронову ружье. – Рост у тебя хорош, лети в первую роту к капитану Кутузову. Да ступай прежде всего к Волхову – умойся: ишь запылился как! Солдат должен быть чист, опрятен!

– Слушаюсь! – ответил Воронов, поворачиваясь кругом.

– Да запомни: пить у нас где хочешь пей, только не в кабаке! – крикнул он вдогонку Воронову.

Полчаса спустя Воронов, определенный в капральство и получивший место в палатке, шел с мушкатером к Волхову.

– Значит, это училище для полка строят, а дальше – полковые конюшни? И сад, стало быть, тоже полковой? Вон оно что-о! А скажи-ка, приятель – расспрашивал он у мушкатера, – с кем это я разговаривал? В белом кафтане, без шляпы. Офицер он аль кто?

– Маленький, быстрый такой? Глаза голубые, а в лице худощавый?

– Во-во-во, – узнал по описанию Воронов.

– Это ж и есть наш полковой командир, Александра Васильич.

Воронов даже остановился от удивления:

– Вот те на – сам полковой командир!

И он тотчас же представил себе командира Смоленского полка фон Штраля: как тот со шляпой, надвинутой на левую бровь, идет с тростью по лагерю и даже не посмотрит на солдата. Что-нибудь спросит, а потом ткнет тростью в живот солдату и скажет зло: «Пшел!»

– А как полковнику фамилие? – спросил Воронов.

– Суворов.

«Он говорил давеча, что мое фамилие не по мне, – раздумывал, идучи, Воронов, – но и его ж не подходит к нему: ну какой же он суровый?»

III

Не надлежит мыслить, что слепая храбрость даст над неприятелем победу, но единственно смешанное с оною военное искусство.

«Полковое учреждение»

1-й батальон, с мокрыми от росы штиблетами, стоял в кустах, ожидая сигнала к атаке.

Солнце еще не взошло, но лес уже был полон птичьего гама, а над полями трепетали, заливались жаворонки.

Впереди расстилался обширный монастырский луг. Он весь был в росистой паутине, – прозрачная и тонкая, она висела на стеблях трав, на головках еще не скошенных цветов. Вдали, за лугом, на том берегу подернутой туманом реки, вырисовывались белые стены монастыря.

Мушкатеры, покашливая и перешептываясь между собою, стояли, ожидая, когда 2-й батальон выйдет на луг с противоположной стороны от реки. Командир полка, живой, непоседливый полковник Суворов, сам повел 2-й батальон в обход луга, чтобы потом, от реки, наступать на 1-й батальон.

Здесь, на просторном монастырском лугу, оба батальона суздальцев должны были сойтись в сквозной штыковой атаке: это было излюбленное, всегдашнее упражнение полковника Суворова.

Мушкатеру Воронову все еще было ново в этом полку. В Смоленском полку, где Воронов служил прежде, полковой командир помешался на всем прусском – позитуре, маршировке, ружейной экзерциции.

Прусский король Фридрих II, с которым Россия, провоевав семь лет, заключила по настоянию императора Петра III мир, теперь не выходил у всех начальников из головы.

Русские командиры считали, что Фридрихов косвенный порядок ведения боя – самый совершенный, забыв о том, что именно русские войска дважды опрокинули этот косвенный порядок и разбили короля Фридриха.

Но особенно пришлась по вкусу Фридрихова палочная система обучения солдат. Офицеры-помещики считали, что это единственно правильный и самый надежный метод воспитания крепостных солдат. Потому каждый офицер, от полковника до подпоручика, старался во всем подражать прославленному полководцу Фридриху II: ведь ему подражала вся Европа!

По прусскому образцу шили мундиры и завивали волосы, по прусскому образцу целые дни маршировали и по прусскому образцу били палками солдат.

Так было везде, и так было в Смоленском пехотном полку. Все ученье в нем обычно проходило на плацу. Измученных солдат с утра и до ночи гоняли по пыльной площади взад и вперед, наблюдая, чтобы роты, вытянутые в ровную линию, шли как один человек. Заставляли солдат без конца полировать ружья, белить ремни. За плохо причесанный или небрежно напудренные волосы нещадно били палками.