Сутки через двое - [7]

Шрифт
Интервал

— Возможно, — немедленно откликнулся Аванес.

— Энциклопедия, значит, — злорадно прошипел Артем.

— И что же? — ничуть не смутился Аванес. — Пусть и энциклопедия. Нашим новоявленным почвенникам неплохо было бы почитать для начала хотя бы энциклопедии. Ведь только тогда самобытность чего-либо стоит, когда это самобытность пути к чему-либо универсальному. А вы все переворачиваете с ног на голову. Эта ваша самобытность…

— А ваша? — неожиданно перебил Георгий. Аванес замялся, чем не преминул воспользоваться Артем.

— Сколько бы вы ни приводили успевших набить оскомину цитат, — сказал он, — это не прибавляет вам убедительности. Так называемая универсальность, которую вы так настойчиво пытаетесь противопоставить самобытности, на самом деле, еще, может быть и не универсальна вовсе. Где доказательства? Почему это изобретенные совсем недавно по историческим масштабам Западной Европой принципы должны всеми безусловно приниматься как универсальные? Странная получается универсальность, которая не вбирает в себя уникальный опыт истории самых разных цивилизаций, а корежит его, отменяет, обесценивает!

— Господи! — воскликнул Аванес. — Это же безответственный дискурс! Ну вы сами-то послушайте, что вы такое говорите!

— А что я такого говорю?

Артем вскинул руки, по левому запястью вниз от ладони скользнул браслет изящных «Rado», обнажая небольшую по размерам свежую татуировку из четырех древних рун. Артем вскоре опустил руки на столик, и манжеты сорочки закрыли татуировку, но Георгий еще несколько секунд смотрел на его левую кисть. Не обращая на него внимания, собеседники продолжали спор, а Георгий на какое-то время утерял нить разговора.

— Что скажете, Гера? — вопрос Артема вывел Георгия из ступора.

— Простите, о чем?

— Об этой самой опасности.

— Я думаю, — отозвался, вздохнув, Георгий, — что есть опасности и пострашнее. Вы, надеюсь, меня извините… У меня сегодня еще… Увидимся.

Он встал из-за столика, подозвал жестом официанта, попросил его записать заказанное на его счет и, еще раз кивнув Аванесу и Артему, пошел к выходу. На улице он, не сделав и пары шагов, остановился, достал мобильник и долго смотрел на него, как будто его неведомым образом успокаивали очертания аппарата.

— Нет-нет, — пробурчал Георгий себе под нос. — Ты сегодня будешь только записной книжкой.

Он осмотрелся, отыскивая взглядом таксофон, обнаружил его в десяти метрах от входа в кондитерскую. Пока Георгий шел к таксофону, он рылся в карманах в поисках телефонной карточки. Она нашлась во внутреннем кармане пиджака рядом с портмоне. Георгий попал карточкой в приемную щель не с первого раза. Порывшись во входящих SMS-ках, он отыскал нужный ему номер телефона и набрал его на железных кнопках таксофона. Последовало пять длинных гудков, прежде чем Георгий услышал в трубке ровный голос:

— Слушаю.

— Мне нужен отпуск, — быстро сказал Георгий. — Немедленно.

— Ты… Ты почему… Откуда ты звонишь? — голос на том конце стал строгим.

— Я звоню из таксофона, — ответил Георгий и поспешил прибавить: — Только попробуй положить трубку!

— Ладно, — спокойно сказал голос. — У тебя одна минута двадцать секунд.

— Мне нужен отпуск, — повторил свою просьбу Георгий. — Хотя бы на три недели. Нужен прямо сейчас.

— Ты же знаешь, что это невозможно, — голос приобрел отеческо-укоризненную интонацию. — Только не сейчас. Не сейчас.

— Именно сейчас! — почти крикнул Георгий. — Ты слышишь, что я говорю тебе? Ты вообще слушаешь, когда я тебе что-нибудь говорю?!

— Ты…

— Не перебивай меня! Я шесть с лишним месяцев живу без исповеди и причастия. Я по горло набит скоромными обедами и поганым кофе. У меня уши болят от того, что я слышу каждый день, когда я не на дежурстве. Я вижу их повсюду. Я… У меня галлюцинации по-моему начались. Мне напиться хочется. У меня…

— Тебе хочется напиться или исповедаться? — голос был слегка насмешливым.

— Это не смешно, — хрипло произнес Георгий. — Я сорвусь. Ей-богу, скоро сорвусь.

— Ну хорошо, хорошо, — голос смягчился. — Я постараюсь что-нибудь придумать. Через неделю. Да, попробую через неделю. Позвони через неделю. Только не звони на резервный номер.

— Ты по основному не ответишь, — глухо сказал Георгий.

— Отвечу, — заверил голос.

— Скажи мне, — Георгий облизал губы. — Серый… Сергей… Это точно?

— Точно, — тихо ответил голос и тут же набрал силу, в нем прорезались нотки назидания. — И именно поэтому мы сейчас должны…

Георгий не стал слушать и повесил трубку на рычаг. Он отошел от таксофона и отдышался.

— Все, — сказал он сам себе. — Все, успокойся. Просто успокойся.

Он долго бесцельно шел по улице. Потом, увидев вывеску какой-то пивной, толкнул ее дверь и вошел внутрь. Отыскав свободный табурет за стойкой, он заказал пол-литра нефильтрованного пива и первый бокал осушил почти залпом. Начав пить второй, он прикрыл глаза.

— Может быть, орешки? — предложил бармен.

— А? Что? — вздрогнул Георгий.

— Орешки, — повторил бармен. — Арахис. Фисташки. Желаете?

— Да, — кивнул Георгий. — И это… Текила у вас есть?

— Само собой, — бармен расплылся в профессиональной улыбке. — Две по тридцать?

— Четыре по тридцать.

Георгий просидел в пивной два часа. Расплатившись и выйдя на улицу, он не стал ловить машину, а направился к ближайшей станции метро. От своей станции метро он также пошел пешком, неспешно вышагивая по улицам и дворам. Это заняло у него двадцать минут. Все его усилия, предпринятые в пивной, практически полностью рассеялись в прохладном осеннем воздухе. Дома он разделся и повалился на диван и довольно быстро и легко уснул. Проспав час, он проснулся, принял душ, выпил чаю и, взглянув на часы, отправился изучать содержимое холодильника. Содержимое его не удовлетворило, и он заказал по телефону доставку суши.


Еще от автора Максим Александрович Жуков
Оборона тупика

Грандиозный по масштабу заговор Советников увенчался успехом! Еще недавно Россия неудержимо катилась в пропасть, заботливо подталкиваемая своими многочисленными недругами, а сейчас – воспряла и обрела невиданную мощь. Еще недавно надменная Европа брезгливо чуралась своего восточного соседа, а теперь, измученная экономическими и климатическими катаклизмами, зависит от него всецело. Но не судьба Советникам почивать на лаврах – им предстоит новая битва. Самая страшная битва – с неизвестным противником, который не делает различия между странами и народами.


П-М-К

Творчество Максима Жукова можно назвать, как «жесткой прозой», так и «жесткой поэзией»: апеллируя то к самым низким пластам языка, к образам и персонажам дна, то к высотам мировой культуры, автор создает убедительную вербальную и мировоззреческую модель мышления и чувствования поздне— и постсоветского «подпольного интеллигента».


Объект «Кузьминки»

«Я стою при входе в зал игровых автоматов, в тени подъездного козырька. Я стою и рассматриваю фасад старой хрущевской пятиэтажки, выстроенной, как абсолютное большинство домов в это микрорайоне, тридцать с лишним лет назад. Я рассматриваю данный фасад чрезвычайно внимательно и увлеченно. Увлеченностью этой я обязан одному недавно сделанному спонтанному умозаключению: почему, собственно, я, изучая со стороны этот ободранный, малопригодный для жизни курятник, называю его старым? Ему, если вдуматься, столько же лет, сколько и мне, он, возможно, даже на пару лет младше меня, что, по сути, ничего не меняет в сложившихся обстоятельствах…».


Поэма новогодняя моя

Много у нас поэтов, якобы принадлежащих к андеграунду, а на самом деле банально раскручивающихся на теме собственной отверженности, подобно мошенникам, выдающим себя за калек и просящих милостыню. Но у Жукова все всерьез. Тут не игра. И поэтому написанное им – серьезно, значимо. Он издает книгу, которая заведомо не будет популярна у немногочисленной, читающей публики. Но данная книга, повторяя слова классика XIX века, томов премногих тяжелей. Ибо это – настоящее.