Суть дела - [93]

Он смотрит на меня, и я мысленно слышу ее имя в тот момент, когда Ник произносит его вслух:

— С Вэлери Андерсон, матерью Чарли.

Голос у него обрывается, взгляд стекленеет, словно Ник сейчас заплачет, и это приводит меня в ужас, потому что я никогда не видела своего мужа плачущим.

— О, — только и говорю я, или что-то в этом роде. Нечто односложное, указывающее, что я услышала ее имя и понимаю, о ком идет речь.

— Тесса, — произносит Ник, — мне нужно кое-что тебе сказать.

Я в страхе трясу головой. Я предполагаю, что ничего хорошего меня не ждет, я и так уже все знаю, но не хочу подтверждения, раз и навсегда. Затем он падает на одно колено, как в тот день, когда сделал мне предложение.

— Нет, — говорю я, когда он берет меня за руки и прижимает мои ладони к холодным щекам, — скажи, что ты этого не делал.

Он пристально, неподвижно смотрит на меня, потом кивает, движение его подбородка едва заметно.

— Нет, — повторяю я.

Он тянет меня за руки, заставляя опуститься на пол рядом с ним, и шепчет:

— Да, сделал.

— Это был просто поцелуй? — спрашиваю я, глядя ему в глаза.

Он шепчет:

— Нет, это был не просто поцелуй.

— Ты занимался с ней сексом? — спрашиваю я таким спокойным голосом, что пугаюсь сама и невольно задаюсь вопросом, а люблю ли я Ника. Любила ли вообще когда-нибудь. И есть ли у меня сердце. Потому что внутри меня ничего не ломается. Ничего не болит.

— Один раз. Всего один раз.

Но он мог с таким же успехом сказать и «десять», и «сто», и «тысячу». Это могло быть хоть каждую ночь со дня нашей свадьбы. А теперь на глазах у него выступают слезы, и он плачет. Он не плакал, когда в последний раз стоял передо мной, преклонив колено, и в день нашей свадьбы, и в тот день, когда я встала перед ним с пластмассовой указкой, показала на красные линии и сказала, что у нас будет ребенок. Впервые взяв на руки Руби и узнав, что у нас родится мальчик и у него будет сын, которого он всегда хотел, он тоже этого не делал.

А теперь он плачет. Из-за нее. Из-за Вэлери Андерсон.

Я вытираю слезу на его щеке, думая, зачем это делаю и не последнее ли это проявление нежности между нами.

— Прости меня, Тесса. Я так раскаиваюсь, — говорит он.

— Ты меня бросаешь? — спрашиваю я, словно советуюсь с ним, «говядину» или «рыбу» пометить на купоне.

— Нет. Я покончил с этим. Только что.

— Только что? Во время прогулки?

Он кивает:

— Да. Только что... Тесса... как бы я хотел, чтобы этого не было. Я взял бы это назад, если бы мог.

— Но ты не можешь, — произношу я, скорее для себя, чем для него.

— Знаю, — говорит он. — Знаю.

Я смотрю на него, голова у меня кружится, и я вспоминаю все моменты, когда на моих глазах разворачивались подобные сценарии. От неопытнейших девочек-подростков, убежденных, что никогда больше не полюбят, до седых, морщинистых женщин, у которых нет времени найти новую любовь. От обычных домохозяек до самых красивых и известных женщин мира. Передо мной возникает список, как будто подсознательно готовившийся к этому моменту: Рита Хейуорт, Жаклин Кеннеди, Миа Фэрроу, Джерри Холл, принцесса Диана, Кристи Бринкли, Ума Турмен, Дженнифер Анистон. Однако данный список меня не утешает, не дает уверенности, что поступок Ника не связан со мной, это не меня он отвергает, не все во мне.

Я вспоминаю о том теоретическом разговоре на тему «как ты поступишь?», обо всех случаях, когда он возникал, включая совсем недавний — с Роми и Эйприл, ведь к этому моменту, насколько мне известно, Ник мог уже с ней переспать. Что, если Ник так чудовищно со мной поступил? Как отреагирую я?

И сейчас я это узнаю; я снова наблюдаю за собой.

Я обнаруживаю, что не плачу. Не кричу. Не раскисаю, вообще не нервничаю. Я говорю негромко, думая о детях наверху, в игровой комнате, и представляя, как однажды они спросят меня об этом дне, и я прикидываю, что скажу им. Думаю о своей матери, потом об отце, затем снова о матери. О ссорах, которые я невольно слышала, и о ссорах, о которых так и не узнала. Затем я поднимаюсь, выпрямляюсь во весь рост и велю Нику уходить.

— Пожалуйста, — молит он.

Но это слово не смягчает меня, а лишь наполняет ненавистью. Ненависть придает мне сил. «Так не должно быть», — думаю я. Ненависть не должна придавать сил. Но именно это и происходит.

— Уходи, — говорю я.

И меня вдруг осеняет: уйти нужно мне, это я хочу покинуть этот дом и быть одна. Если я останусь, мои силы подведут меня. Я упаду в обморок на кухне и не смогу разогреть в микроволновке куриные наггетсы и высидеть вместе с детьми специальную рождественскую программу Чарли Брауна, просмотр которой я им пообещала. Вид Лайнуса, закутывающего тощее деревце в свое синее одеяло, окажется для меня нестерпимым.

— Убирайся немедленно, — повторяю я.

— Тесса...

— Сейчас же! Видеть тебя не могу!

Затем я делаю шаг назад, медленно отступаю, как будто слежу за своим врагом. Единственным врагом в своей жизни. Я смотрю, как он снова наматывает на шею шарф, и вспоминаю день, когда мы встретились в метро, день, когда я поняла, что брак с Райаном — милым, простым Райаном — ошибка. Ирония судьбы. Мое представление, будто Ник меня спас, это воспоминание пронзает меня вместе с чувством глубочайшего сожаления. Сожаления абсолютно обо всем, что было в нашей совместной жизни. О нашем первом свидании, дне нашей свадьбы, переезде в Бостон, о нашем доме и обо всем, что есть в нем, вплоть до самой пыльной банки чечевичного супа в глубине нашего буфета.