Суть дела - [83]

— Тесса, — взволнованно говорит он, — что происходит? У тебя все нормально?

— Да. Да. У меня все в порядке, — пристыженно и еще больше смущаясь, отвечаю я. — Просто хочу поговорить. Сегодня вечером. Кэролайн приедет? Я надеялась, что мы куда-нибудь пойдем... и поговорим.

— Да. Она приедет. В восемь.

— О. Отлично. Какие... какие у тебя были планы?

— Никаких особых планов у меня не было, — быстро отвечает он. — Я думал сходить в кино.

— О, — повторяю я. — Так... ты выходил вчера вечером?

— Э... да. Выходил. Ненадолго.

Я хочу спросить, что он делал, но останавливаю себя и вместо этого говорю Нику, что жду не дождусь встречи с ним, а мысленно клянусь себе не ходить вокруг да около, когда мы наконец сядем поговорить. Я должна действовать прямо, не стану избегать трудных тем: верность, секс, его карьера, отсутствие таковой у меня, подспудное неудовлетворение в нашем браке. Это будет нелегко, но если мы не можем откровенно обсуждать эти вопросы, тогда у нас действительно проблемы.

— Это слишком... Мне пора заканчивать. Дети разбегаются в двух разных направлениях. Так что мы догуляем здесь и вернемся часов в пять... Тебе это подходит? — спрашивает он.

Слова его безобидны, но тон бесстрастный, с легким оттенком снисходительности. В такой манере он часто разговаривал со мной, когда я была беременна и, по его словам, вела себя неразумно, что, должна признать, нередко и случалось, как, например, из-за нашей рождественской елки: я буквально плакала, утверждая, что она уродлива, тревожно асимметрична, и даже предлагала Нику отцепить электрогирлянду и обменять елку на новую. Честно говоря, сейчас я чувствую себя почти беременной — не физически, а эмоционально, на грани слез, захлестываемая гормональной бурей, в отчаянно бедственном положении.

— Конечно. Подходит, — говорю я, сжимая подлокотник дивана и надеясь, что мое отчаяние не отражается на голосе. — Буду ждать.

Следующий час я провожу в суете, принимая душ, наряжаясь и прихорашиваясь, словно собираюсь на первое свидание, и все это время маятник моего настроения раскачивается между спокойствием и отчаянием: то я убеждаю себя, что моя интуиция, должно быть, напала на след, а затем ругаю за сомнения и столь малую веру в Ника и наши с ним отношения.

Но когда моя семья возвращается домой, холодность объятия Ника, его поцелуя в щеку совершенно очевидна.

— Добро пожаловать домой, Тесс, — произносит он с ироничной подозрительностью в голосе.

— Спасибо, дорогой, — отвечаю я, пытаясь вспомнить свое поведение до этого и точно определить, когда все началось. — Как приятно видеть всех вас.

Я опускаюсь на колени, чтобы обнять детей: у обоих личики чистые, волосы причесаны, а Руби даже согласилась на розовый бант — небольшая победа.

Фрэнки заливается веселым смехом и требует, чтобы я еще раз его обняла.

— Возьми. Тебя. На. Ручки. Мама! — кричит он.

Я даже не исправляю сказанное Фрэнком местоимение, а подхватываю сына на руки, целую в обе щеки и в маленькую потную шейку, теплую от всей той одежды, в которую не забыл укутать его папа.

Фрэнки хихикает, когда я ставлю его на пол и расстегиваю на нем пальтишко. Одет он вразнобой: темно-синие вельветовые джинсы с рубашкой в оранжевую и красную полоску, рисунок и цвета слегка не сочетаются — первый признак того, что на дежурстве был отец. Освободившись от пальто, Фрэнк начинает кружить на месте, размахивать руками и пританцовывать без ритма и рисунка, по своему обыкновению. Я смеюсь, на мгновение забывая обо всем остальном, пока не поворачиваюсь к Руби, которая старательно изображает обиду, непреклонно оставаясь при своем мнении, что ее должны были пригласить на девичник, хотя я знаю: втайне она наслаждается временем, проведенным с отцом.

Теперь она холодно смотрит на меня и спрашивает:

— Что ты мне привезла?

Я с ужасом думаю о своей оплошности: так и не сходила в «Американ герл» или в магазин Диснея, как обещала.

— У меня не было возможности, — сбивчиво оправдываюсь я. — Я должна была пойти туда сегодня.

— О Боже, — надувает губки Руби. — Папа всегда привозит нам что-нибудь из своих поездок.

Я вспоминаю безделушки, которые Ник привозит из поездок на конференции, зачастую дешевые сувениры из аэропорта, и чувствую себя виноватой, что не сохранила для нее хотя бы самолетные крендельки.

— Рубс. Имей снисхождение к своей маме, — автоматически одергивает ее Ник. Затем он сам раздевается, снимая куртку, флисовый пуловер, шарф и вешая все это ни крючок у двери. — Она приехала домой раньше, — добавляет он. — Это твой сюрприз. Наш сюрприз.

— А моим сюрпризом стал чистый дом, — одариваю я Ника благодарным взглядом.

Ник улыбается и подмигивает, принимая все на свой счет, хотя я предполагаю, что белье постирала Кэролайн.

— Возвратиться домой раньше — это не сюрприз, — говорит Руби.

— Может, мы чем-нибудь угостим тебя сегодня. Мороженым после ужина? — предлагаю я. Руби на это не клюет, ее недовольная гримаса выражает разочарование и отвращение.

Сложив руки на груди, она пытается выторговать сделку получше.

— С горячей помадкой?

Я киваю, а Фрэнки поет в это время что-то нечленораздельное, не замечая ни своей недовольной сестры, ни молчаливого напряжения между своими родителями. Я смотрю, как он размахивает руками и снова вертится, и переполняюсь любовью, восхищением и завистью к моему простодушному, счастливому ребенку. Когда, закружившись и хихикая, он падает на пол, я молюсь про себя о том, чтобы нам с Ником удалось каким-то образом вернуться в то чистое время, когда мы могли бросить все свои занятия и просто наслаждаться моментом и танцевать.