Суровый воздух - [43]

– Поздоровались с фрицами… – усмехнулся офицер.

Гарин смотрел в стекла стереотрубы. Голая, холмистая степь, перекопанная, усеянная воронками, опутанная колючкой, лежала перед ним. В середине сектора наблюдения виднелись развалины станицы Молдаванской. Все было покрыто пеленой пыли. Левее, на возвышенности, проступала группа белоствольных деревьев. Издали она казалась березовой рощей, на самом же деле это были вязы с ободранной осколками снарядов корой. Там располагались дзоты с пулеметами и, как рассказал офицер-разведчик, зарытые в землю танки. Дальше на запад местность была настолько истерзана и изуродована, что сливалась в одну сплошную серую массу.

«Голубая линия»! Рубеж немецкой обороны на Кубани.

Строилась она от Черного до Азовского моря, по плавням и лиманам Кубани, по перекатам и высотам, крутым обрывам и балкам. Фашисты назвали ее «Голубой линией». Голубой цвет – цвет неба, цвет моря в ясную погоду. А море было рядом. По всему было видно, что немцы не только не собираются уходить с Кубани, а наоборот, намереваются прочно обосноваться здесь.

Из Западной Европы спешно перебрасывались свежие части и с ходу выдвигались на Таманский полуостров. В эти еще не битые соединения вливались остатки разгромленных клейстовских войск группы «Юг», танковой армии генерала Руоффа, сильно поредевшего за зимнюю кампанию горноегерского корпуса «Эдельвейс», не считая потрепанных румынских полков.

Как в глазах преступника-взломщика каждый согнутый гвоздь может служить отмычкой любому замку, так и в глазах гитлеровских генералов «Голубая линия» превращалась в универсальную отмычку к воротам Черного и Азовского морей, Крыма и Кавказа. Все подступы к рубежу были густо заминированы, опутаны сплошными заборами из колючей проволоки в четыре кола, затянуты «спиралями Бруно», «пакетами Фельдта», утыканы рогатками, загромождены завалами.

Немецкое командование, стремясь подбодрить свои войска, намеренно распускало лживые слухи о том, что рубеж их сильнее неприступной «линии Зигфрида» на Западе, что это чудо фортификационной техники, что на всякий случай в их тылу через Керченский пролив построен затопляемый мост, а за ним стоит наготове танковая, дивизия «тигров», которая никогда не подпустит русских к морю.

Рубеж, поднимающийся широкой, подковообразной лестницей, был эшелонирован в глубину до сорока километров.

Станицы Киевская, Молдаванская, Ниберджаевская представляли собой опорные узловые пункты. Укрепления поддерживались огромным количеством артиллерии, расположенной на господствующих высотах. Во всем этом нагромождении бетона, земли и стали советским воинам предстояло пробить брешь, выйти на оперативный простор и освободить Тамань.

Стояли ясные, жаркие дни. Было душно. Над укрепленным районом повисла тишина, лишь изредка прерываемая артиллерийскими налетами. Тишина эта была тревожной. Она словно таила в себе накапливающуюся силу грозового разряда.

Советское командование производило последнюю перегруппировку сил, подтягивало авиацию. По всему фронту скрупулезно и долго работали разведчики. Артиллерийские наблюдатели выискивали и наносили на карты новые вражеские огневые точки. Над передним краем вспыхивали короткие,. но яростные воздушные схватки. Это истребители пробовали свои силы и умение, изучали тактику противника, прощупывали его слабые места. Противник был силен. К тому времени в район Керченского полуострова перебазировалась «знаменитая» воздушная дивизия «Удэт», состоявшая из лучших фашистских «ассов», снятая Гитлером с противовоздушной обороны Берлина. Основная масса советской авиации наступления – бомбардировщики и штурмовики – притаилась на полевых аэродромах, готовясь к моменту, когда боевая обстановка потребует максимальной ударной силы для прорыва «Голубой линии».

Штурмовики подполковника Хазарова получили приказ перебазироваться на ближайший к передовой аэродром. На рассвете полк поднялся в воздух и улетел из Тихорецка курсом на юго-запад. Еще только первые лучи солнца прошли над землей, сгоняя со степи фиолетовые тени ночи, а последний самолет заместителя командира полка по политической части Грабова уже приземлился на новой точке и зарулил на стоянку. Аэродром раскинулся на западной окраине станицы, рядом с железнодорожным вокзалом. Это было желтое, выгоревшее под солнцем поле, кое-где покрытое чахлой, пыльной травой. По границам его, разбросанные в шахматном порядке, лежали бурые подковы самолетных капониров с накинутыми на них поверху маскировочными сетями.

После посадки всех эскадрилий Хазаров приказал собрать летный состав полка и, когда летчики и стрелки выстроились, обратился к ним с короткой речью:

– Полк наш вполне готов для выполнения любых заданий командования, – сухо сказал он, оглядывая строй. – Перед штурмовой авиацией нашего фронта поставлена задача – содействовать наземным частям в прорыве линии обороны противника. Задачу эту штурмовики будут выполнять рядом массированных ударов по объектам врага. Подчеркиваю – массированных. Это новое в нашей работе. В операции прорыва будет принимать участие много авиаполков, и это обязывает нас, гвардейцев, действовать в духе наших славных традиций. С завтрашнего дня начнем боевую работу. Летать будем всем полком вместе. Сегодняшний день отводится на осмотр материальной части и предполетную подготовку. Боевые расчеты объявит вечером капитан Рогозин. Время вылета: «эн» плюс четыре ноль-ноль. Начало операции – зашифровано.