Суровые дни - [32]

И, желая проверить, какое впечатление произвел рассказ задержанного на стоящего у окна военного, спросил:

— Пущай к детишкам идет, а? Как думаешь, товарищ Окулов?

Услыхав фамилию военного комиссара города, Дикопольский невольно втянул голову в плечи. Было страшно взглянуть в ту сторону, где молча стоял Окулов. Одна надежда, что он в этом обличии неузнаваем, помогла Дикопольскому удержаться на задрожавших ногах.

Какая непростительная глупость, что он не уничтожил письмо Ольшванга! Ведь хотел это сделать, хотел! И не сделал. Сохранил. Чего бы только сейчас не отдал, чтобы не было в подкладке жилетки этой папиросной бумаги. Господи, только бы не нашли. Только бы…

Чем дольше всматривался Окулов в задержанного, тем отчетливее вспоминались митинги, на которых часто выступал один и тот же эсер. Ловко умел этот краснобай головы дурачить. Не сразу Окулов раскусил истинный смысл эсеровского лозунга: «Земля и воля»… Это, конечно, он… Вот где привелось встретиться!

Окулов приказал тщательно обыскать задержанного.

— Не несет ли папаша подарочки детишкам! — Окулов засмеялся.

Дикопольский машинально продолжал шептать выученную и теперь казавшуюся ему самому правдой ложь:

— Для них лучшим подарком буду я… сам… Их отец…

Окулов шагнул к Дикопольскому и резко сказал:

— Перестань ваньку валять! С кем из местных эсеров должен встретиться? Ну!

Дикопольский открыл рот, собираясь что-то сказать, но, обмякнув, опустился на пол.

7

Лохвицкий вошел в просторную приемную перед кабинетами управляющего и главного инженера и, не снимая папахи, прохрипел, обращаясь к Ляхину:

— Где получить пушки из ремонта?

Ляхин, скучавший за внушительным английским бюро, взглянул поверх очков, соблюдая солидность, подобающую новой должности секретаря.

— Кто будешь?

Услыхав, что перед ним командир Камышловского полка, о славных боевых делах которого было известно на заводе, Ляхин сперва не поверил. Он поднял очки на морщинистый лоб, внимательно разглядывая грязный полушубок с оторванной и обгорелой полой.

— Что? Не похож? — Лохвицкий хотел засмеяться, но вместо этого у него в горле что-то забулькало.

— Документы, — строго приказал Ляхин.

— Молодец. Проверяй!

Комполка протянул потрепанное удостоверение. Ляхин прочел бумажку, рассмотрел штамп и печать и, старательно сложив, вернул.

— Действительно… командир! — И опустил очки на переносицу.

Лохвицкий подошел к печке, потрогал белоснежный кафель.

— Топили… Хорошо…

Ляхин заметил: руки у командира маленькие, как у женщины, с набухшими разводьями вен, а на мизинце правой руки перстень старинной работы. «Из бывших», — с неприязнью подумал Ляхин, но тут же невольно пожалел пожилого человека, устало прижавшегося к печке.

— Кипяточком побалуешься? — спросил Ляхин. — Все одно Прохора… гм… товарища Пылаева дождаться надо.

Ляхин налил в жестяную кружку кипятку из большого медного чайника и подал Лохвицкому.

— А сластей нет. Хлебаем и припоминаем, как раньше рафинадом баловались.

— Спасибо, — просто ответил Лохвицкий и, сняв папаху, придвинул стул к печке.

А Ляхин, все больше поддаваясь охватившей его жалости, вынул из ящика бюро ломоть хлеба и отломил половину.

— На.

Лохвицкий ел хлеб маленькими кусочками, запивая кипятком с таким удовольствием, словно его угостили неизведанным кушаньем.

— Ох, и прет Колчак! Что ни час — ближе… Подзадержать бы, а, товарищ командир?

— Подзадержать? — передразнивая, ответил Лохвицкий. — А позвольте спросить: чем? Голыми-то руками? Патронов нет, пушки старые, еще с германской, а у них все новенькое, иностранное.

Почувствовав, что командир не может говорить спокойно и ему нелегко признаваться в слабости своего полка, Ляхин захотел подбодрить его.

— Дай срок, всего будет, еще покрепче иностранного. Перетерпеть надо. Буржуй не дурак. Не хочет, чтобы мы силу набрали, торопится удушить нас. Понял, а?

Командир полка несколько раз кивнул головой.

— То-то оно, голуба.

Голова командира в знак согласия опять опустилась, но больше не поднялась. Он спал, и Ляхин осторожно, чтоб не разбудить, вынул из рук Лохвицкого пустую кружку.

Валюженич нервничал. Ремонт очередной партии орудий затягивался. А белые уже в Калино, и ждать выхода из ремонта всей партии нельзя: надо получить хотя бы то, что уже готово. Валюженич добился от начальника управления Дымчинского предписания выдать его артбригаде все отремонтированные на сегодняшний день орудия. Об этой бумаге Валюженич договорился с Дымчинским заранее.

На лестнице Валюженича окликнул знакомый голос. Сверху, догоняя, спускался Стогов. Розовощекий, словно только что после ванны, начальник военных перевозок выглядел как человек, довольный всем происходящим и, прежде всего, собственной персоной.

— Могу подвезти на машине. Вам куда?

— На завод.

— О, и я туда же.

В автомобиле Стогов поинтересовался, почему Валюженич не был вчера у Любашова на очередной партии в преферанс?

— Задержался на совещании.

— Не сегодня-завтра к нам прибудет Дикопольский. Он привезет директивы Дядюшки.

Потом с торжеством рассказал, что вчера «свои люди» нарушили телефонную связь на станции Григорьевской.

— Этакий забавный камуфлет в разгар передислокации корпуса!