Суровые дни - [33]

Погрузка заводского оборудования в вагоны была закончена ранее срока. Сразу стало тихо на заводском дворе. Обезлюдел он, замело снегом дорожки между цехами.

Прохор как вышел из завкома с шапкой в руке, так и шел по двору, не надевая ее и не чувствуя мороза. Теперь он не сомневался: воду замутил Сенцов. Пользуется тем, что на завод за военные годы пришли новички из окрестных деревень. Копались они раньше каждый на своем клочке земли, зная: никто в беде к ним на помощь не придет. Надеялись только на себя да на господа бога. Не могут позабыть свое собственное ради общего. А тут еще все осложнилось, спуталось. Привычная и размеренная жизнь завода нарушилась. И Сенцов с компанией стараются. Шел Прохор и тяжело думал: что же делать?

— Эй, Прохор, надень шапку — чай, не лето!

Только теперь он заметил идущего рядом Никиту Черноусова.

— Брат рассказал: поймали крупного эсера. Нашли у него письмо. Готовилось восстание. Ниточки ведут на завод. Хорошо — успели оборудование вывезти. А что у тебя слышно? Как ремонт?

Прохор, волнуясь, рассказал о новых неприятностях.

Черноусов его успокоил: сознательно волынят те, кто затаил звериную злобу против власти Советов. Таких на заводе мало. Остальным надо помочь разобраться, где настоящая правда. Пусть сегодня же старые рабочие поговорят с людьми — задушевно, сердечно.

— Займись сам этим, я пройду в завком, — сказал Черноусов. — А Сенцова из завкома выведем. Скользкий человечишко.

Елистратов принес в папке бумаги на подпись Таганцеву. Узнав, что у печки спит командир полка, он полюбопытствовал, как дела на фронте. Ляхин махнул рукой. Столько горькой безнадежности было в этом жесте, что Елистратов закрестился, скороговоркой повторяя: господи, помилуй.

Ляхин невольно улыбнулся:

— И чего перетрусил? На заводе без году неделя, делов — только бумажки из одной папки в другую перекладывать.

— Смеешься? Сколько служащих разбежалось, как крысы с тонущего корабля, а я? — Елистратов вздохнул: — С такими же дураками остался. Чувствую: в петлю лезу, а остался…

Ляхин, наклонив лобастую голову, глянул поверх очков.

— Совесть, значит, имеешь.

— Колчак за эту совесть ррр-аз и на столбик, — Елистратов опять шумно вздохнул. — Раньше с непривычки голова раскалывалась: кругом ухает, свистит, как в преисподней, а вчера и сегодня на заводе, ай-ай-ай, тишина, будто в доме больной.

— Не говори! — Ляхин не сдержал набежавшую слезу. — Душа изболелась.

А Елистратов, не обращая внимания на то, как тяжело слушать такие слова старому рабочему, продолжал:

— Сколько всяких машин тю-тю. — Он свистнул. — Едут где-то в вагонах, а куда едут? Зачем? Кто на них работать будет? Затеряются, не дай бог! Пропадут!

— Хватит, заскулил, — крикнул Ляхин. — Вывезли, значит — нужно. — И перешел на официальный тон. — К Ростиславу Леонидовичу? Он у себя.

Елистратов, приоткрыв дверь и просунув осторожно голову, почтительно спросил:

— Товарищ Таганцев, разрешите?

Из кабинета рявкнули что-то неопределенное. Поняв, что Таганцев не в настроении, Елистратов, прикрыв грудь, как надежным щитом, папкой с бумагами, скользнул в кабинет главного инженера. Пробыл там Елистратов недолго и появился обратно так стремительно, будто его вытолкнули. В приемную в это время вошел Прохор.

— Ни одной бумажки не подписал, — сокрушенно вздохнул Елистратов, старательно завязывая на папке тесемки.

— Почему? — заинтересовался Прохор.

— Отказался категорически. Не имею, говорит, касательства.

— Ну-ка, дай!

Елистратов, прежде чем подать папку, торопливо развязал тесемки. Прохор просмотрел бумаги.

— Мудрует чего-то. Сам к нему зайду.

Но только Прохор взялся за дверную ручку таганцевского кабинета, дверь отворилась и вышел Сергей. Столкнувшись с отцом, он остановился. Они смотрели в упор друг другу в глаза — кто первым не выдержит взгляда. Но характер у обоих одинаково неуступчивый.

Едва дверь за Прохором закрылась, Елистратов сказал, ни к кому не обращаясь:

— Как чужие!

Сергей посмотрел на него:

— А мы чужие и есть.

Ляхин крякнул, а Елистратов с удовольствием подумал, какой у него собачий нюх. Еще в поезде обратил внимание на Сергея. Не ошибся.

В завкоме никого не было. Никита Черноусов хотел уже уйти, но зазвонил телефон. Никита взял трубку.

Звонили с вокзала. Вагоны с оборудованием не отправлены. Хотя начальник отдела перевозок Стогов заверил: состав уйдет в первую очередь. И он ушел, но только на товарную. Там его загнали в тупик. Сказали: нет паровозов. А рядом стоял состав со всякой канцелярской рухлядью, для него паровоз отыскался.

Черноусов зло швырнул трубку на металлические рычажки и поспешил в контору, чтобы передать эту новость Пылаеву.

В кабинете главного инженера, нарастая, грохотал густой бас Таганцева. Разговор происходил крупный. Ляхин хотел пойти туда, но не решился.

— Двое дерутся, третий лишний, — философски заметил Елистратов, подвигаясь ближе к двери, чтобы разобрать, о чем идет спор.

Только Сергей спокойно, будто ничего не происходит, точил карандаши, да возле печки похрапывал командир Камышловского полка.

Вдруг дверь распахнулась и выбежал разъяренный Таганцев, следом появился Прохор все с той же злополучной папкой, из которой во все стороны торчали края служебных бумаг.