Суровые дни - [30]

Но Дикопольский ошибался. Лохвицкий позвал матроса Червякова, канонира с эскадренного миноносца «Решительный», начальника разведки, и приказал следить за Дикопольским.

Червяков, подумав, предложил доверить щекотливое дело вихрастому пареньку, увязавшемуся за полком еще в Екатеринбурге. Это был один из самых ловких и смелых разведчиков, снискавший общее уважение, поэтому все его величали всерьез, несмотря на четырнадцать неполных лет, Кузьмой Авдеевичем.

— Мальчишка неприметный, а глазок пронзительный, — с грубоватой нежностью сказал Червяков о полковом любимце.

Лохвицкий улыбнулся:

— Вы его расхваливаете, словно я новый человек.

Вызвали Кузьму Авдеевича и объяснили, что надо наблюдать за каждым шагом Дикопольского, но незаметно, не возбуждая никаких подозрений и докладывая обо всем командиру или комиссару, но тоже не на людях.

— Понимаешь, эта военная тайна известна только троим: тебе, комиссару и мне.

Мальчик сосредоточенно сдвинул светлые тонкие брови. Он старался так смотреть на командира, чтобы не приметили, как глаза загорелись ребяческой гордостью.

— Задача ясна, Кузьма Авдеевич?

— Ясна, товарищ комполка!

Но как ни следил Кузьма Авдеевич за Дикопольским, ничего хоть мало-мальски подозрительного не замечал. Встречаясь невзначай с командиром или комиссаром, мальчик сконфуженно, словно был виноват, отрицательно качал головой.

— Кажись, недолет. Ошибочка? — через три дня сказал Червяков.

— Получается будто так, — согласился Лохвицкий.

Человек, показавшийся подозрительным и на редкость антипатичным, оказался иным. По отзывам фельдшера — дисциплинирован и жалоб на него от раненых не поступает. Ребята довольны. Анекдоты здорово рассказывает. Особенно про попов и евреев, похабные страсть — лошади и те шарахаются.

И Лохвицкий велел Кузьме Авдеевичу прекратить наблюдение за Дикопольским. Но мальчик понял это так: он не выполнил приказа, и дело это поручили другому. И сразу подумал: Костикову! Не иначе, как ему! Конечно, Костиков еще на германской два Георгия получил, но все равно посмотрим, у кого фартовее получится… И Кузьма Авдеевич на свой страх и риск продолжал тенью ходить за Дикопольским.

Для Дикопольского оставаться в полку было теперь безопасно, а перспектива попасть в Пермь в качестве санитара Камышловского полка — крайне заманчива. О такой удаче нельзя было и мечтать. Только одно обстоятельство тревожило Дикопольского, лишая его покоя и выдержки, — боязнь опоздать к началу восстания. Ведь точного числа, когда оно начнется, даже Ольшванг не знает. Допустим, это случится завтра — а его в городе не будет! В Дикопольском боролись осторожность и честолюбие. Каждый день пребывания в полку уменьшает его шансы стать руководителем восстания и, наоборот, увеличивает шансы доктора Любашова — главного конкурента, претендующего на пост городского головы. Он готов был пойти на все, только бы поскорее очутиться в Перми. Но тут же мгновенно пугался, покрываясь липкой испариной: поймают вторично — не пощадят. И Дикопольский терпеливо продолжал ухаживать за ранеными, развлекая их анекдотами.

Наконец, полк вышел к поселку Калино. Штаб дивизии находился здесь, и Лохвицкий сумел на этот раз повидать начальника штаба. Но Мулин, нервно лохматя длинные волосы, и слышать не хотел об отводе полка на докомплектование, хотя Лохвицкий с цифрами в руках доказал, что он фактически командует не полком, а двумя батальонами, а в батарее из шести пушек осталась только одна.

— Нам каждый боец дорог, а вы, товарищ комполка, говорите — докомплектование! — И без лести Мулин добавил: — В Камышловском полку один за троих идет!

Единственно, что вырвал у начальника штаба Лохвицкий, это разрешение получить из десяти орудий, отремонтированных на заводе и предназначенных дивизии, четыре для Камышловского полка.

Когда Дикопольский узнал, что полк дальше пока не пойдет, колебания кончились. Он решил, не теряя времени, покинуть Калино. Все благоприятствовало побегу: начальство занято размещением полкового хозяйства на новом месте, раненых передали в дивизионный госпиталь. На станции скопились воинские части, интендантские обозы, эвакуированное имущество. И кто в беспрерывном движении сотен и тысяч людей, множества вагонов и паровозов обратит внимание на столь неприметную личность, как он?

Вечером Дикопольский отпросился у дежурного в поселок купить хоть чего-нибудь поесть.

Кузьма Авдеевич ложился спать, когда заметил, что дежурный подписывает Дикопольскому какую-то бумажку. «Неужто увольнительная? — насторожился мальчик, сразу позабыв про сон. — На ночь глядя… чего-то не то…»

Да, это была увольнительная. Дикопольский нашел свой извозчичий полушубок и вышел из сарая, в котором вповалку на старой прелой соломе ночевала хозяйственная команда.

Всунуть ноги в валенки, схватить армячок и шапку — для Кузьмы Авдеевича дело минутное. Мальчик выскочил на двор. За Дикопольским тяжело хлопнула калитка. Кузьма Авдеевич, не задумываясь, пошел за ним.

Мальчик держался поодаль, чтобы в случае чего — отскочив, спрятаться за деревьями, вытянувшимися вдоль обочины дороги. Как назло, в чистом небе сверкал лунный диск, а от искрящегося голубого снега было еще светлее. Дикопольский шел и насвистывал «Марш гладиаторов», не подозревая, что за ним следят.