Суровые дни - [12]
Февральскую революцию, свергнувшую царизм, Любашов как истый либерал встретил восторженно, но привычный порядок, царивший во время преферанса, нарушился. Началось с графина: прозрачную «смирновскую» сменила мутная самогонка. Потом не оказалось новых колод — и впервые пришлось играть старыми картами. Во время игры в торжественную тишину врывались посторонние разговоры; и даже сам Никтопалион Аркадьевич обсуждал политические события! Как грозное предзнаменование надвигающихся бурь, воспринял Никтопалион Аркадьевич внезапный отъезд в Сибирь одного из старейших партнеров — Дикопольского. «Крысы бегут с тонущего корабля», — мрачно подумал он и стал искать среди знакомых четвертого игрока.
Но страшная катастрофа разразилась, когда к власти пришли большевики. В банке реквизировали частные вклады, и доктор Любашов потерял сорок тысяч! Было отчего возненавидеть «грабителей-товарищей» и их совдепы! А тут, вдобавок, сократилась обширная врачебная практика. Большинство богатых пациентов спешно покинули город, устремившись во Владивосток, а оттуда в Японию или Америку.
Среди немногих оставшихся был благочинный. Любашов навещал его регулярно. И если Никтопалион Аркадьевич как опытный терапевт умело лечил старческие недуги, то духовный отец не менее успешно врачевал душевные раны Любашова, внушая, что священный долг истого христианина бороться с исчадием сатанинским — Лениным и его слугами.
Так Никтопалион Аркадьевич стал участником контрреволюционного заговора. Теперь в его врачебном кабинете велась другая, запретная игра, более волнующая, чем академический преферанс, игра, ставка которой — власть.
На зеленое сукно ломберного столика, с расчерченной для конспирации пулькой, ложилась карта — план города. Заговорщики намечали, в каких местах лучше начать вооруженное выступление, тем самым облегчив генералу Пепеляеву занятие Перми. Отсюда исходили директивы агентам тревожить население слухами и небылицами, вербовать подкупом недовольных и обиженных, провокационной стрельбой сеять панику, убивать из-за угла советских работников и красноармейцев, портить, вредить, разрушать.
Последнее время к Любашову зачастил начальник отдела перевозок штаба Третьей армии Стогов.
Инженер-путеец, выходец из богатой московской семьи, он жаждал любыми путями очутиться за границей. Ради этого Стогов добровольно вступил в Красную Армию, чтобы при первом же удобном случае перебежать на сторону белых. Прикидываясь исполнительным службистом, Стогов втерся в доверие к начальству.
По своей должности он был в курсе всех продвижений воинских эшелонов. Для белого командования такой агент — сущий клад.
Благочинному поручили установить со Стоговым деловую связь. Нашелся и удобный предлог — освобождение лошадей епархии от мобилизации. Свидание состоялось. Узнав, что Стогов не умеет играть в преферанс, благочинный порекомендовал ему постичь эту премудрость у опытного преферансиста доктора Любашова.
К Любашову должен был прийти и полковник Елистратов.
Устроившись с помощью бухгалтера Любомирова в заводской конторе, Елистратов, не задерживаясь, поехал обратно в город разыскивать доктора Любашова.
Любашов жил недалеко от театра, который Елистратов, поднявшись от вокзала, узнал сразу.
Фонари на улицах не горели, но полковник быстро нашел нужный дом, прятавшийся за деревянным забором. Елистратов щелкнул зажигалкой. На калитке медная позеленевшая от времени дощечка с выгравированной надписью: «Врач Н. А. Любашов. Внутренние болезни». Рядом — кнопка звонка.
Калитку открыл сам Любашов.
— Мы вас ждем.
В кабинете Елистратов познакомился со Стоговым и Валюженичем, начальником артиллерийской бригады.
Если первого, несмотря на защитный френч и синие галифе, каждое суетливое движение выдавало как сугубо штатского человека, то во втором, даже если бы и не было на нем военной формы, по безукоризненной выправке, по энергичному сдержанному рукопожатию, по тому, как сидит — прямо, не касаясь спинки стула, — сразу угадывался кадровый офицер.
— Теперь нас полный квартет. — Любашов потер пухлые руки, словно вытирая их после умывания. — Можно приступить к делу. Начнем пулечку! — Он хихикнул. — С разбойником!
Елистратов сразу заговорил тоном человека, привыкшего командовать другими:
— Из Екатеринбурга получено письмо, подписанное, как и предыдущие, Дядюшкой. Нам настоятельно рекомендуют узнать, собираются ли большевики эвакуировать казенный завод. Если да, — приложить максимум усилий и помешать этому. Господа, необходимо договориться, что следует предпринять каждому из нас в этом направлении.
3
С первых дней наступления Гайды 29-я дивизия приняла на себя основной удар белых. Особенно тяжело приходилось Камышловскому полку. Полк, с боями, медленно, отходил вдоль горнозаводской железной дороги, теряя людей не только в боях, но и от лютых морозов.
Под станцией Выя тяжело ранили любимого командира полка Швельниса, и командование принял на себя начальник штаба бывший штабс-капитан царской армии Лохвицкий.
Наконец полк дошел до станции Азиатской, где, по расчетам Лохвицкого, должен был находиться штаб дивизии. Лохвицкий, не спавший все эти дни и державшийся на ногах огромным усилием воли, был уверен, что в Азиатской отведет потрепанный полк на отдых, в тыл. Но штаба дивизии в Азиатской не оказалось. Он выехал в сторону Чусовской.
В книге – впервые переиздаваемый после 1927 года роман малоизвестных советских авторов. Их герой Роман Владычин в наполеоновской Франции пытается преобразовать историю в соответствии со своими представлениями и идеалами.Название надо писать полностью заглавными буквами, чтобы соблюсти тройственную авторскую волю и не истолковать однозначно ту двусмыслицу, которая в нем заложена. Ведь «Бесцеремонный роман» – это была бы характеристика произведения, а «бесцеремонный Роман» – характеристика героя. Авторы хотят, чтобы оба смысла мерцали читателю то враздробь, то вместе, наш долг – уважать их желание.
Революционно-фантастическая повесть.Иллюстрации А. Литвиненко.Ленинград, Госиздат РСФСР, 1924 г.В том же, 1924 году, повесть печаталась под названием «Сорванец Джо» в ленинградско-московском издательстве «Книга». Текст в этом издании незначительно отличается от текста в книге «Универсальные лучи».
«Вулкан в кармане» Б. Липатова и И. Келлера — классическое произведение литературы «красного Пинкертона». Советский полпред-шпион Фокин, его подруга-белоэмигрантка, сыщики Штрук и Шерлок Пинкертон, иностранные банкиры и опереточные африканские дикари заняты поисками небывалой взрывчатки, попутно предоставляя авторам возможность вдоволь развлечься.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.