Суровые будни (дилогия) - [8]

– Ишь ты, зашебуршились!.. Увидели, что «язык» сам с неба валится… Подавитесь! – угрожающе процедил Остап сквозь зубы, ощупывая кобуру пистолета.

Земля надвигалась. Длинная черная туча простиралась от огромного костра, оставленного штурмовиками на месте вражеских складов. Остап согнулся, стараясь заблаговременно расстегнуть подвесные ремни парашюта.

До земли оставалась какая‑то сотня метров. Вдруг летчику показалось, будто потянуло сквозняком, и тут же он увидел, что площадь поплыла куда‑то в сторону. Ветер, раскачивая парашютиста, относил его к окраине деревни. Земля приближалась с невероятной быстротой. Ближе, еще ближе. Удар! И Остап, кувыркнувшись на траве, вскочил на ноги. С лихорадочной быстротой он распутал захлестнувшие его стропы и с трудом освободился от них.

Позади слышался неистовый топот, возгласы. Выхватив пистолет, летчик выстрелил в сторону бегущих гитлеровцев и прыгнул к ближайшему дому. Ухватившись руками за верх каменного забора, он подтянулся и перевалился во двор. Во дворе было пусто. Калитка и дверь дома наглухо заперты. А по ту сторону забора уже слышен нарастающий топот.

Вдруг дверь дома осторожно приоткрылась. В образовавшейся щели показалась рука и пальцем поманила к себе летчика.

– Скорее… – донесся приглушенный старческий голос.

Не раздумывая, Остап бросился к дому, и в ту же секунду дверь за ним закрылась. Он очутился в темных сенях.

– Прыгай в окно и беги огородами до леса… в горы, – послышался шепот, и он почувствовал, что его куда‑то подталкивают.

– Спасибо, товарищ… – Остап сжал локоть человека и, выскочив в окно, захлопнул ставень. Он бежал по задворкам, через огороды и сады, не чувствуя под собой земли. Позади затрещали автоматы. Пули, посвистывая, ударялись о стволы деревьев. Остап бежал не оглядываясь. Но вот деревня кончилась, впереди – глубокий овраг. Летчик на миг остановился, оглянулся назад. Преследователи настигали. Выстрелив по ним, он спрыгнул в овраг и исчез в густых зарослях терновника. Обозленные неудачной погоней, солдаты с остервенением палили ему вслед, и эхо выстрелов долго еще перекатывалось в низине.

Остап уходил. Опасаясь, что вдогонку ему пустят собак, он ускорял бег, не чувствуя сгоряча, как острые шипы терновника рвут в клочья одежду, царапают тело.

Так прошло более часа. Впереди показалась широкая полоса низкорослого алычевого леса. Остап, прерывисто дыша, нырнул под его своды. Сердце бешено колотилось, но он не сбавлял шагу. Снова начались кустарники. Покатый склон возвышенности перерезал другой овраг. На дне его блестел ручеек. Летчик спустился к нему, стащил с головы шлемофон и, расстегнув пояс, с жадностью припал к воде. Он пил долго, до дрожи в теле, захлебываясь, потом присел на замшелый корень поваленного дерева и принялся подсчитывать свои ресурсы. Как он и предполагал, ресурсы оказались скудными. Если не брать в расчет пистолета, то, кроме табака да еще документов, в карманах ничего не было.

Скрутив цигарку толщиной с добрый пулеметный ствол, он передвинулся на пне и, бесцельно блуждая глазами по оврагу, втягивал в себя дым с таким ожесточением, что бумага цигарки то и дело вспыхивала пламенем.

Исцарапанные в кровь руки ныли. Кончики пальцев машинально выстукивали по коленям дробь. Летчик вспомнил старика, который помог ему бежать. «Хороший мужик, – с теплотой подумал он, – себя не пожалел, а меня спас. Вот они какие, наши люди».

После студеной воды и табака возбуждение спало. Он огляделся. Ущелье, показавшееся ему на первый взгляд зловещей могилой, становилось в глазах его все более привлекательным своей суровой красотой. В ветвях ближнего дерева он увидал брошенное птицами гнездо. «Даже птицы улетели, – подумал он. – Всех разметала проклятая война. Впрочем, теперь уже осень. А все же, должно быть, хорошо в этом ущелье летом, особенно лунной ночью, вон там, над обрывом, у старого карагача, где ручей…» Но вскоре мало свойственное Остапу лирическое настроение исчезло, уступив место тревожной озабоченности. Как выходить к своим? Линия фронта неблизко. За две ночи вряд ли добраться. Днем особенно не разгуляешься, на каждом шагу гитлеровцы. Надо обдумать положение, составить план действий… «Значит, так: с наступлением темноты выхожу из лесу и отправляюсь напрямую к…» Но тут же он вспомнил, что полетная карта и ручной компас пропали вместе с самолетом. Как теперь ориентироваться без них ночью, да еще в горах? И его впервые охватил страх. «Что за чушь, – разозлился на себя Остап, – спокойно!»

Район полетов он неплохо изучил, мог назвать все населенные пункты, знал направление основных дорог. Правда, компаса нет, зато звезды на небе будут. «Сориентируюсь по ним…»

Ночь спустилась темная. По небу, как назло, ползли холодные равнодушные облака. Приунывший Остап выбрался из оврага, решил пробираться к дороге. Идти ночью было куда труднее, чем даже бежать днем. Лишь к полуночи он вышел на дорогу и пошел по изгрызанному снарядами асфальту. Вдруг впереди в темноте вспыхнул зеленый луч фонаря, осветивший какой‑то неясный силуэт. Летчика словно ветром сдуло с дороги. Он упал, притаился, сросся с землей. Не дальше чем в десятке метров два немца пытались запустить мотоцикл. Еле сдерживаясь, чтобы не чихнуть от попавшей в нос пыли, Остап держал палец на спусковом крючке пистолета, наблюдая за ними. Судя по клеенчатому дождевику и полевой сумке, висевшей через плечо, один из них был офицер. Он светил фонариком, в то время как водитель, постукивая ключами и покашливая, копался в моторе.