Сурамская крепость - [6]

Но недолго длилось это счастье. Однажды отец отправился в поле за снопами. И вот на обратном пути, когда он шел, по обыкновению, впереди нагруженной арбы, на одном из крутых спусков он не смог удержать буйволов. Животные сбили его с ног, и он оказался под колёсами арбы. После его смерти все пошло прахом. Князь прежде всего отобрал у нас виноградник — на том основании, что мы будто бы не можем его обрабатывать, затем забрал одного за другим всех наших волов и, наконец, приказал моей матери поселиться у него в усадьбе в качестве служанки.

Бедная мать! Если б вы видели, как горестно прощалась она с родным очагом! Боже мой, как упрашивала бедняжка господина оставить ее с миром дома, не разрушать семьи! Но князь и слушать не хотел.

«Поплачет, поплачет и перестанет!» — так думают господа. Они не почитают нас за людей, не понимают, что мы тоже способны любить и ненавидеть. Они думают, что у нас нет сердца, что мы лишены всякого разумения.

— Тебя заклинает мать! Да сохранит бог твоих детей! Ради всего святого не трогай нас! — умоляла его мать. — Ну какая же я служанка, я ведь ничего не смыслю в господских порядках. Мои дети, оставаясь у себя дома, тебе послужат. Весь наш урожай мы отдадим тебе, а сами будем хотя бы одной золой питаться, только не разоряй семьи… Бедные мои дети!

И она прижимала нас к своей груди так, словно прощалась, перед тем как опустить нас в могилу.

— Эй, ты!.. Не терплю лишних разговоров! Завтра же будь готова! — приказал князь и тут же расхохотался, заметив какую-то смешную проделку своей гончей собаки.

О, каким ужасным показался мне этот смех рядом с горем моей матери! Я убежден, что дьявол овладел этим человеком! Только дьявол мог смеяться в такую минуту.

Не стану докучать вам подробностями. На другой же день нас посадили на арбу и отвезли к князю. Мы предстали перед госпожой. Она оглядела нас и приказала оставить меня и единственную мою сестру при ней, для личных услуг; мать же мою отправили в пекарню. Так мы жили в продолжение пяти лет. Ты сам был в услужении у господ и легко поймешь, сколько страданий принесла нам эта служба. Но, говорят, человек ко всему может привыкнуть, даже к адским мукам. Так и мы со временем привыкли к этой жизни и были почти довольны ею, — может быть потому, что вначале ожидали еще худшего.

Однажды к нашему господину приехал в гости из Кахетии какой-то священник. Я прислуживал за ужином и заметил, как князь взглядом указал гостю на меня. Священник внимательно меня оглядел и начал о чем-то шептаться с моим господином. Не знаю почему, но в ту минуту, когда гость посмотрел на меня, дрожь пробежала у меня по телу и волосы встали дыбом. Сердце почуяло, что надо мной нависла беда.

На другой день князь призвал мою мать и велел ей собирать меня и мою сестру в дорогу, чтобы сопровождать священника. — Зачем, сударь?

— Зачем? Да затем, что я продал их.

Это известие я принял так, словно заранее знал обо всем и уже свыкся с мыслью о перемене в моей судьбе. Но самое удивительное было то, что и моя мать не заплакала. Она только слегка пошатнулась и, обхватив мою голову, прижала ее к груди. Руки ее дрожали и были холодны, как лед.

Однако спустя мгновение она уже. валялась в ногах у господина и умоляла его, как может умолять только мать, которую навсегда разлучают с ребенком. Князь приказал слугам вывести ее вон. Мать поднялась и вышла сама, спросив лишь напоследок у господина, когда же должны быть готовы к отъезду ее дети. Князь приказал собрать нас к завтрашнему дню.

Поздно ночью, когда все уже спали, мать встала с постели и тихонько разбудила меня. Она велела мне уйти из дому и точно указала место, где я должен был ее дожидаться. Несколько позже она пришла туда же вместе с моей сестрой.

— Ну, дети, помянем бога — и в путь, — сказала матушка, перекрестила нас и пошла вперед, приказав нам следовать за нею.

Была осенняя ночь, туманная и темная. Мать решила, что в случае погони нас скорее всего будут искать в глухих лесистых местах, и поэтому мы пошли по тбилисской дороге. На рассвете добрались до Гартискарской рощи. Тут мать посадила нас на высокий дуб, покрытый густой листвой, и велела сидеть там молча. Целый день просидели мы на дереве, и только когда стемнело, она помогла нам сойти, и мы продолжали путь. Вскоре мы добрались до города.

Впоследствии я не раз удивлялся: почему князь не преследовал нас и почему моя мать направилась в Тбилиси, а не бежала в Пшавию, где у нее была родня? Однако позднее мы узнали, что князь все-таки пустился за нами в погоню, да еще с гончими. Он искал нас по пшавской дороге. Мать предвидела это — потому-то и повела нас в город.

В Тбилиси в первую неделю нам пришлось очень туго, мы едва не умерли с голоду. Запас пищи, который мы прихватили с собой, на третий день уже пришел к концу. Мы попробовали просить милостыню, но нам мало кто подавал, так как даже ремесло нищего требует известной сноровки; к тому же у нас не было никаких телесных недостатков, которые могли бы разжалобить прохожих.

Но провидение никогда не оставляет человека без помощи. Спустя неделю мать отдала нас в услужение к одному греку, сама же сняла маленькое помещение в Клдис-Убани и стала печь хлеб для продажи. Забыл вам сказать: моя мать выдавала себя за армянку и нам дала армянские имена. Сама она назвалась Мату а, меня стала называть Карапетом, а сестру — Шушаной. Так мы прожили около пяти лет.