Супруговорот - [2]

– Вот что я скажу тебе, Екатерина Сергеевна. Вчерашний день, пусть он такой и останется, как был. Но завтрашнего и сегодняшнего дня у нас с тобой не будет, не надо на меня так смотреть! – прикрикнул на нее, и она похолодела, веснушки брызнули на белых щеках. – Не выйдет, я сказал. До тех пор, пока вся правда твоей жизни не станет мне известна. Другого слова у меня к тебе нет.

– Я только тебя прошу, Дениска, миленький, не волнуйся, не дыши так часто, уж очень страшно. – Снова плачет, руку – к губам, кусает пальцы, а слез все больше, больно глядеть в глаза мужу. – Боюсь я, миленький, боюсь я за тебя.

– А за себя не боишься? – и он скрипнул зубами, нижними вперед, верхними назад. – Давайте, Екатерина Сергеевна, глазки быстро вытирайте и… так сказать, выкладывайте. Москва слезам не верит.

Он бы и похлеще выразился, да пощадил ее малообразованность.

– А твоя Москва сама чего плакала, а? Чего она вся в красных глазах прибежала, а? А руки в штукатурке – это она слезам не верит, миленький мой?!

– Не твое дело, собственно говоря! И штукатурка не твоя…

– Нет, моя, моя! Не надо перебивать, Денис Андреич! Раз уж взялся по батюшке величать, то и давай по-культурному, без перебивок. Я, пожалуйста, я скажу. Только мне минутки две надо, в порядок себя привести. Все-таки муж – инженер, с утра чуть не при галстуке, а я что тебе – лежебока? И вообще, даже на суде разрешается в туалет ходить! – и она мигом выскочила, сверкнув по глазам судьи лезвием белого тела.

Дальше они сидели в гостиной за чистым столом под красивым портретом покойного дедушки. Дедушка глядел высоко вперед, с орденом Красного Знамени на груди, в командирской папахе, и никакого отношения к происходящему не имел.

– Слушаю, что ж вы молчите, Екатерина Сергеевна?

– А вот и Сергеевна, Сергеевна я! Папа у меня Сергеем был, пока маму в день моего рождения не оставил. Теперь сама не знаю, кто он такой, может, уже Андрей или там Алексей какой-нибудь! – неизвестно почему задиралась вчерашняя невеста.

Еще помолчала Катя, а Денис упрямо рассматривал ее побледневшие губы.

– И что же мне говорить, честное слово, не знаю. Никакой неправды я тебе ни разу не сказала, а ты еще что-то требуешь. Целый год просила – не женись на мне, разные совсем люди. Мне, миленький мой, ну ни секундочки не интересно, что у тебя было до знакомства – какие девушки, как по имени, блондинки они или еще что-нибудь у вас было. А тебе мало, что я тебя люблю. Ну ведь ты же хорошо знаешь про мою любовь, скажи, веришь ты мне?

– Допустим, верю. Я не про любовь ответа жду, сама знаешь.

– Вот какие разные мы. Ты не про любовь, а я про любовь. Мучение сплошное. Господи, как же хорошо было, когда я это платье вязала! Хоть бы не довязать мне его, и свадьбы не было такой! Чем я перед тобою провинилась, если совсем не виновата, а люблю тебя – прости, опять плакать получается, – ну чем же, чем? Тебе глупости знать очень хочется? Но это же глупости, детский сад, Дениска, миленький! Сам же двор мой наизусть изучил, мама на фабрике, я одна с детства. То этого послушаешь, то того – девчонки были безголовые. В школе скучно, хоть я училась очень даже хорошо. И мама рада была, один раз всего классная Надежда Николаевна вызвала в восьмом классе. И то я старосте по уху дала, весь класс за меня потом встал, чтобы он язык не распускал. Его наши мальчишки в девятом на следующий год не так избили, ничего. Здоровый, тут же к директору побежал, всех в техучилище перевели. Кроме Некрасова, этот сын завуча, сам голова.

Катя растерянно смолкла, обвела взглядом чужой дом, кресла, следы вчерашнего пира и задержалась на дедушке.

– У моего папы тоже с войны медаль была, даже две. Одна у мамы так и лежит. «За отвагу» называется. Даже за медалью не пришел, ни разу к нам не пришел. А мать-то все про него знает, до ниточки. На стройке, в Сибири, шофером он и пьет довольно порядочно…

– Зачем ты мне про школу описываешь, хорошее про тебя я, кажется, по сто раз слышал.

Денис протянул руку и с буфета достал апельсин. Ничего не получается, хотя волнение куда-то закатилось. Может быть, она действительно не понимает, что случилось этой ночью? А может, она просто непроходимая тупица, и он этого сгоряча не заметил. Впрочем, где же сгоряча, столько месяцев позади… и добился. Именно что докатился. Он достал еще апельсин, мрачно поставил перед Катей; чуть покраснел и протянул ей свой, очищенный, а тот взял себе.

– Спасибо, я не хочу. Наверное, надо завтрак сготовить? – Катя привстала.

– Не надо. Я тебя слушаю. Сиди здесь.

Она жалобно оглянулась на дверь кухни, проглотила слюну и вдруг прижалась через стол грудью к его руке. Ему сразу стало жарко, прекрасно, очень хорошо.

– Дениска, миленький, забудем все плохое. Оно не наше, его черти в землю закопали! Я люблю тебя, я хочу тебя, у нас будет так хорошо. Поцелуй меня, я соскучилась, я жена тебе, Дениска!

Он вырвал руку, в душе закипало.

– Все, хватит, я не маленький. Я сказал, так и будет, Катя.

– Спасибо, что по отчеству не назвал.

– А вот иронизируешь напрасно, смеяться потом будем, когда… Вчера – свадьба, а завтра – развод. Вот это комедия, вот это смешно.