Суперпрочность - [79]

Изабель почувствовала себя неудобно оттого, что пришла без гостинцев.

— Но я шоколад совсем не ем. Отдал медсестричкам. Они устают с нами: столько некрасивых задниц уколоть за смену! За такое нужно тонну шоколада выдавать каждый день. Надеюсь, вы не сочтёте меня слишком грубым?

Он остановился, чтобы убедиться, что не обидел её. Бель печально улыбалась в ответ на его улыбку. Приехать в сумасшедший дом, чтобы поговорить с сумасшедшим человеком, было абсолютным сумасшествием.

— Вы знаете, Вадим… С тех пор, как не стало профессора, мне довольно сложно жить, справляться с жизнью, — начала Бель.

— Вы всё ещё превращаетесь? — спросил он.

— Да, увы, превращение замедлилось, но не остановилось. И, кстати, я видела на похоронах миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.

— Конечно же, они почтили уход такого серьёзного человека, как профессор Гид. Надеюсь, вам с ними удалось обсудить ваше превращение? — поинтересовался Вадим.

— Увы, нет. Миссис Моргенштерн сказала, что это не мой день. Я попробовала передать им письмо, Дороти Деус его как бы взяла, но потом оказалось, что она его не взяла. Всё это очень странно. А миссис Моргенштерн особенно странная, какая-то недобрая. Зря она себе такую фамилию взяла, неподходящую.

Вадим заулыбался ещё шире.

— Почему же неподходящую? Она как раз очень хорошо сохраняет тёмный образ в едином стиле, дополненный фамилией, практически идеально, — воскликнул он.

— Разве? Моргенштерн, как я знаю, по-немецки утренняя звезда, а значит светлая. Это светлая старушка могла бы называться Моргенштерн, а тёмной больше подойдёт Гингема[15], например! — возразила Бель.

— Как много вы ещё можете узнать об этом мире, Изабель! Как много открытий чудных он вам готовит! Рассказать?

Бель кивнула. Они сели на освободившуюся скамейку, и Вадим с удовольствием начал рассказ с вопроса:

— Как вы думаете, Изабель, о ком говорится в этих строках пророка Исаии: «Вот и пал ты с небес, ты, звезда рассветная, сын зари! Разбился ты о землю, победитель народов! Ты думал: «Взойду на небо, выше звёзд Божьих поставлю престол свой. На облака взойду я, Всевышнему уподоблюсь!» Но ты низвергнут в Шеол, в глубь ямы могильной! Всякий, кто тебя увидит, внимательно посмотрит и скажет: «Неужели вот этот сотрясал землю и царства рушил? Это он обратил целый мир в пустыню, все города — в руины, пленников не отпускал»?

— Конечно, про дьявола, — ответила Бель не задумываясь. — Его без особых знаний можно отличить, и написано очень красиво.

— В-о-о-о-т, — затянул Вадим, продолжая сиять. — Так всегда бывает со словами, которые выдёргивают из контекста. Если же взять весь текст и прочесть несколько абзацев до и после этих строк, становится ясно, что речь идёт вовсе не о нечистом, а о царе города Вавилона, недобром человеке с неимоверной гордыней, падения которого с нетерпением ждали иудеи. Но как-то так случилось, что это красивое описание зажило своей жизнью.

— А при чём же здесь миссис Моргенштерн? — удивилась Изабель.

— Казалось бы, ни при чём, но… Если к тексту допустить переводчика, то останутся от текста, как известно, рожки да ножки, как от того козлика. С арамейского на греческий, с греческого на латынь. А на латынь переводили как раз в то время, когда Венеру, которую можно увидеть на небе поутру, денницу, ошибочно принимали за звезду и называли Люцифер.

— Как всё сложно, — призналась Бель, которая уже упустила нить превращения, но понимала, что она есть.

— Конечно, сложно. Многие люди над этим превращением потрудились: незадачливые астрономы, перепутавшие Венеру со звездой, переводчики, вырвавшие фразу из контекста, великие писатели, подхватившие их знамя. Коварнейший, как известно, умеет намутить. Так он с тех пор и величается во многих текстах утренней звездой — Люцифером.

— Выходит, Моргенштерн то же самое, что Люцифер? — догадалась Изабель.

— Нет. Немцы точны во всём, даже в переводах. У них ошибки не было, но знающие люди понимают, почему старушка в чёрном взяла себе такое имя, утренняя звезда, она же Люцифер. Крутит, шутит, головы мутит, — улыбался Вадим.

— То есть у них классическая парочка: светлая старушка — добрый полицейский, тёмная старушка — злой? — уточнила Бель.

— Честно говоря, я думал, вы сделаете немного иной вывод, но так тоже пойдёт, — ответил Вадим.

— Понятно. А вот почему они письмо не взяли — непонятно.

— У вас с собой это письмо? — спросил он.

— Да, вот, даже в пятнах кофе — я в тот день облилась, — сказала девушка и протянула ему конверт.

Вадим внимательно осмотрел конверт, заулыбался ещё шире и вернул его Бель.

— Эта парочка, какими бы они ни были, хоть белыми, хоть чёрными, хоть фиолетовыми, всё время преподносит нам сюрпризы, чтобы нескучно было жить, — сказал он.

— А можно как-то сделать, чтобы всё же соскучиться? Почему одни живут однообразно и тоскливо, в сплошном дне сурка, а другие, как я, из сюрпризов не выныривают? Должен же быть какой-то баланс! — возмутилась Бель.

— Так в этом и есть баланс, между скукой и весельем, — ответил Вадим.

— Вот вовсе не веселье. От слова «совсем». Не веселье!

— Просто у слова «скука» нет другого подходящего антонима. Разве что «интерес», — задумался Вадим улыбаясь. — А знаете, ведь это очень интересный вопрос. Скука — негативно окрашенное понятие, а «не скука» не всегда позитивно окрашенное. Я в этом непременно покопаюсь! Спасибо вам за находку! Вы мне сегодня подарили очень большую шоколадку, а я вам всего лишь утреннюю звезду!