Суперпрочность - [14]

Шрифт
Интервал

Когда Бель выходила из автобуса, неуклюжий мужчина наступил ей на ногу, вежливо извинился. Она не почувствовала боли и подумала: «Хоть какие-то у этого безобразия есть преимущества».

* * *

К маминому дому Белла подошла с недельным запасом еды, привычно разложенным по пакетам. Вспоминая отвратительный дух в лифте, хотела было подняться пешком, но передумала: не слишком заманчивая перспектива карабкаться на восьмой этаж с двумя тяжёлыми сумками. Когда двери лифта со скрежетом разъехались, Бель набрала побольше воздуха, задержала дыхание и шагнула внутрь с твёрдым намерением не дышать до восьмого этажа.

— Подождите меня! — крикнул снизу женский голос.

«Только не это!» — подумала Изабель, заметалась между выбором «СТОП» и «Закрыть двери», но всё же дождалась.

— Здравствуйте. Мне на шестой нажмите, пожалуйста, — сказала, закатывая в кабину сумку-тележку, незнакомая пожилая женщина. К счастью, незнакомая, а значит, упрёков в безобразном мамином поведении можно избежать.

— Ой, вонь какая. Нассали ведь опять, паразиты! Как ни приеду к сестре, так нагажено. Говорит, что на восьмом этаже у них притон. Ходят всякие. Неужто до восьмого дотерпеть не могут? Фу… Не знаете, у кого там алкаши собираются?

Бель помотала головой, стараясь сдержать дыхание как можно дольше, и коротко предположила:

— Может, из подвала?

— Что я, запах мочи от подвальной вони не отличу? Семьдесят лет на свете живу! Поживёшь с моё, тоже научишься отличать! — возмутилась попутчица.

«А можно нет?» — подумала Бель, но возражать не стала.

— Вот говорю им, что надо всем подъездом собраться и заявление в полицию написать. Фу! Паршивцы! Вся кофта провоняла, стирать теперь! — ворчала женщина, выходя их лифта.

До восьмого этажа Бель не дотянула — пришлось вдохнуть.

* * *

— Привет, мам. Как ты?

— Я нормально. Щишки варю, скоро уж готовы будут. Хочешь? — ответила мама как ни в чём не бывало, не отворачиваясь от плиты.

Она была, как обычно, бледная, с мешками под глазами, в грязном тренировочном костюме и с неряшливо собранным на макушке реденьким седым хвостом. Серо-жёлтое грубое лицо испещряли глубокие морщины: в свои пятьдесят пять мама выглядела на семьдесят с гаком. Малышка прыгала вокруг Бель и скулила, видимо, голодная. Пахло квашеной капустой.

— Нет, спасибо, — ответила дочь и прошла на кухню по грязному полу, не разуваясь.

— Я приболела немножко, не могла убирать, — как обычно пояснила мама, заметив её взгляд под ноги. — Что ты кислая такая?

— Да в вашем лифте проедешь, не то что скиснешь — не протухнуть бы!

— Ага. Кто-то гадит и гадит. И не знаем, как отвадить, — ответила мама.

— Соседи говорят, что напишут заявление в полицию, и касаться оно будет, похоже, твоей квартиры.

— Нашей квартиры, — поправила мама. — Ты вроде как здесь прописана.

— Хорошо, нашей квартиры! Но сути это не меняет. Говорят, что лифт портят те, кто здесь собирается…

— Или те, кого сюда не пускают! — возмутилась мама. — Сама подумай, если кто-то ко мне по приглашению идёт, я что, по нужде его не пущу? Но я не всем дверь открываю, избирательно, только приличным. Вот и мстят некоторые, неприличные.

Бель вспомнила про мстительного Саймона — что простительно коту, человеку не прощается! Мама отломила кусок хлеба и бросила собачке. Пегая Малышка жадно вцепилась в него зубами. Да уж. Если бы Бель дала коту хлеба, он покрыл бы и её и квартиру презрением — только корм, «который котик любит». Suum cuique[5]. Изабелла открыла холодильник: грязные, в коричневых разводах и наростах пролитой еды полки были пусты.

— Куда ж опять все продукты делись? — всплеснула она руками.

— Малышка всё сожрала. Видишь, какая прожорливая. Что ни дай — всё сметает! И ведь не толстеет, кожа да кости. Видимо, обмен веществ хороший, — ответила мама, мешая щи в кастрюле.

— И крупы все, и макароны тоже Малышка сожрала? — уточнила Бель, открывая кухонные шкафы.

— Нет, что ты! В них пищевая моль завелась, я всё выбросила. Иначе ж её не победить!

— Мам, я в пошлый раз купила тебе пачку риса, и две были у тебя в запасе, закрытые. Моль в закрытые не пролезет.

— Она такая наглая, моль эта. Везде проберётся! — мама отвечала не глядя, продолжая зачем-то ковырять ложкой щи.

— Так… Телевизор, надеюсь, цел? Его моль не съела? — забеспокоилась Бель.

— Нет телевизора, — ответила мама. Она заплакала, слёзы капали прямо в кастрюлю.

— Что ещё украли?

— Утюг, цепочку с крестиком и собачий поводок.

— Мама!

— Что «мама»? Мама жизнь прожила, тебя вырастила! Проживёшь жизнь, тогда будешь меня судить! — закричала мама и швырнула ложку в раковину.

— Не кричи, пожалуйста. Давай поговорим…

— О чём говорить? Всё уже сто раз говорено-переговорено!

Бель намочила сальное полотенце, протёрла им две табуретки, села, предложила:

— Садись.

Мама взяла табуретку и села у окна, спиной к дочери, поставив ноги на батарею.

— Послушай. Всё это добром не кончится. Который раз тебя дружки обчистили! Соседка мне звонила, я приезжала, но ты опять не открыла. Малышка выла на весь подъезд — с ней гулять надо, кормить её надо!

— Малышка меня понимает и любит, не то что ты. Я тебя рожала в жутких муках, двадцать часов, а у тебя ни капли благодарности!


Еще от автора Арсений Волощук
С чего начинается Деликатес

Первая книга в серии «Кожа и чешуя». Странная метафора современности с диктатурами, санкциями, бюрократией, карантином, миграцией, торговлей людьми, войной и миром. Продолжение следует… Образы на обложке вдохновлены предложенными авторами.


Рекомендуем почитать
Автомат, стрелявший в лица

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…


Сладкая жизнь Никиты Хряща

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Контур человека: мир под столом

История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.


Женские убеждения

Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.


Ничего, кроме страха

Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».