Суперпрочность - [11]

14 мая

Проверка пальцев утром показала, что изменений, к счастью, нет. Значит, точно, всё закончилось. Может быть, отменить отпуск и выйти на работу, чтобы дома не маяться? Хотя всё же стоило дождаться результатов анализов. Но чувствовала Белла себя прекрасно! Даже, пожалуй, лучше, чем обычно. Видимо, неожиданный отпуск пошёл на пользу.

Размышления прервала мамина соседка, звонок которой не предвещал ничего хорошего.

— Здравствуйте, Тамара Ивановна, — поприветствовала Бель вежливо и зажмурила глаза в ожидании новостей.

— Здравствуй, Изабелла, — ответила соседка голосом, переполненным ядом. — Когда это уже закончится, скажи мне?

— Что опять случилось?

— А то и случилось, что я ночью сызнова полицию вызывала, потому что за стеной орали, бузили и морды друг другу били! Ничего нового! Ты когда уже с матерью своей разберёшься?

— Ну, зачем же так! Я же просила: меня зовите, если что. Я бы сразу приехала!

— Приехала бы? И дальше что? У неё в квартире кружок «Умелые синяки» за свою королеву передрался, и тебе бы ещё влетело! Нет уж! Давай-ка ты переезжай насовсем к ней и контролируй. Твоя мать — ты проблему и решай. А иначе будешь штрафы платить за неё после каждого такого вызова! — повысила голос соседка.

— Тамара Ивановна, вы же знаете, как я её контролирую! Продукты привожу, денег оставляю копейки, только на самое необходимое, чтоб не пропивала! Она обещает не пить!

— И ты веришь? Сколько лет уже веришь? Она собаку свою продаёт у винного магазина, покупает себе водку, а собака потом к ней обратно прибегает. Эдакого алкоголубя себе выдрессировала. Или банки ковыряет по помойкам и сдаёт за копейку. Их же не остановить, страждущих-жаждущих, глаз да глаз нужен. Тебе надо контролировать, каждый день.

— Да какая разница! Я же работаю, всё равно не уконтролирую.

— Но хоть паразиты-собутыльники к ней по ночам перестанут шляться. Сама-то не хочешь с ней жить, а мы должны! А если она квартиру сожжёт? Курят ведь там — дым столбом! Переезжай, давай, к ней. Нечего…

* * *

На улице дождь лил как из ведра. Белла набросила плащ, но пока добежала до такси, промочила ноги в бурных потоках. Ехали долго. Первый настоящий весенний ливень натворил дел: город встал, местами дороги подтопило, и машины медленно и аккуратно переплывали заливы. Как обычно в первый раз многие пешеходы оказались без зонтов и перебежками перемещались от козырька к козырьку, промокшие до нитки.

Дом, в котором она выросла, встретил неприветливо. Стандартная обшарпанная коробка-девятиэтажка с остеклёнными на разный манер балконами и хаотично разбросанными кондиционерами, покрывшись от дождя серыми разводами, являла собой достойное творение архитектуры постапокалипсиса. С тяжёлым сердцем нажала Изабель знакомую кнопку лифта, где вместо цифры 8 красовалась дыра, прожжённая зажигалкой. Запах в лифте стоял такой, что вниз спускаться она решила по лестнице. «Бедные соседи! Только бы никого не встретить, а то выговорят мне за всё, что им приходится терпеть», — думала Бель.

Позвонила в знакомую дверь, постучала — никто не открыл. Попробовала отпереть своим ключом — изнутри закрыто на щеколду. Бель упёрлась лбом в дверь и замерла. Вода лужей стекала с мокрых туфель, за дверью скулила Малышка — маленькая лохматая беспородная собачка, которая как-то умудрялась уживаться с мамой.

* * *

Мама «подсела на стакан», когда Изабелле было всего шесть. Бабушка с дедушкой рано умерли, вразумить её было некому, с папой у них отношения не ладились, и мама не нашла ничего лучшего, чем приправить жизнь веселящим зельем. Папа не выдержал бесконечных пьяных скандалов, ушёл, а Бель осталась с мамой и каждый её запой спрашивала себя: «За что мне это?» Алименты отец платил приличные, их вполне хватало на еду и выпивку и только. Мама опускалась: бросила работу, ныряла из запоя в запой, винила во всём бывшего мужа и старательно пыталась довести себя до состояния, от которого «ему станет стыдно за то, что он с ней так поступил». Цели превратиться в ходячий укор добилась довольно быстро: уже через десять лет пьянки у неё выпали почти все зубы и волосы, кожа огрубела и обвисла, огромные карие глаза, которые в юности пленяли одним взмахом ресниц, облысели и покрылись красной сеткой кровоизлияний. Она отправляла папе по почте свои ужасные фотографии, а он их даже не забирал — письма возвращались. Дочка же часто ходила битая, покусанная и голодная. Соседи жаловались в органы опеки, с мамой проводили разъяснительные беседы, которых хватало максимум на две недели, и всё начиналось сначала.

Белочка жалела маму. Когда-то в детстве они были такие счастливые! Вместе гуляли, ходили в кино, катались на каруселях, на коньках, смеялись и болтали. Бель знала, что мама бывает другая, добрая, настоящая, но эта мама появлялась всё реже и реже. И всё равно, когда тётеньки из опеки угрожали маме лишить её родительских прав, Бель рыдала и умоляла этого не делать. Она тщательно скрывала от всех синяки, делала вид, что ей совсем не хочется есть, никому не жаловалась на побои — только бы её не забрали в детом. Такое вот получилось детство.