Сундук мертвеца - [6]

Депутат тряхнул головой и наваждение пропало.

— Нашу вечную память падшим и ушедшим в запо… кх, в запас, — генерал звонко кашлянул, подравнивая речь. — И безоговорочную преданность Президентом Российской Федерации Владимиром Владимировичем Путиным, самым чутким к нуждам армии человеком… и величие нашей многострада… — тут генерал запнулся ощутимее, — многонациональной Родины-Матери… с честью носящей высокое звание Российской Федерации! Гризантальна с растягом троекратно, таарищи — у-ра!

— У-ра! У-ра! — закричали подчинённые.

Генерал, наконец, прикрыл поддувало и взялся за стопку. Все нестройно зашумели, зашелестело стекло, зацокали вилки о тарелки: люди торопились выпить и закусить.

— Это ещё не самое-самое, — предупредил долговязый и дёрнул уголком рта, что можно было принять и за кривую ухмылку, и за нервный тик. — Он сейчас стихи читать буддет.

— Главное чтоб не пел, — в тон ответил депутат, морщась: выпитое и съеденное, вроде бы хорошо улёгшееся в животе, вдруг как-то ощутимо покосилось. Дристать на бис не хотелось, да и отходить от стола во время тоста было бы некрасиво. Пархачик немножечко послушал себя и решил, что как-нибудь перетерпит.

— А теперь хочу прочесть! К нашему столу! — порадовал Фирьяз Абдурахманович, и, не дожидаясь внимания, начал:

— Таарищи родные дорогие, мы что-то важное свершаем в этот час… и можно так сказать, что все стихии сегодня поздравляют нас!

— Поздравляют как бы нас, — исправил размер долговязый.

— И можно так сказать, — повторил депутат за полковником, выпрастывая из кармана пузырёк с таблетками от желудка и пытаясь отщёлкнуть крышечку. — Минералочки тут есть?

Долговязый окатил стол быстрым оценивающим взглядом, выцепил «Святой источник» без газа и молча набулькал в фужер. Депутат вытряс на ладонь две таблетки, съел и быстренько запил водичкой.

— Давай с таким прекрасным настроеньем… огромного спокойствия, труда! — стихи генерал Давлетбаев явно сочинял сам. — И пусть над нами с наслажденьем горит звезда родная, и она… нам путь укажет всем и таким образом в вечность мы войдем! — слова «таким образом» генерал как бы промотал голосом на удвоенной скорости, а «войдем» оформил через «е».

— Вуильям… Шекспёр, — долговязый нарочито сделал между именем и фамилией классика мировой литературы выемку под матное словцо. Депутат понимающе мумукнул.

— Когда же вся эта сволота передохнет, — вздохнул долговязый и сделал приглашающее движение шеей, как бы подзывая депутата присоединиться к компании людей почище. В голове Пархачика всплыло спецслужбистское слово «подход». Секунду подумав, он решил, что это он и был.

— Сволота всех нас переживёт, она о себе заботится, — сделал он свой шажок навстречу, прикидывая, какой у долговязого практический интерес. Скорее всего, решил он — по части продажи какого-нибудь кусочка Родины, случайно уцелевшего после давлетбаевского хапка.

— О себе подумать никому не вредно? — совсем уж откровенно зашёл долговязый, сыграв голосом на повышение.

— И никогда не поздно, — решил чуть отойти депутат. Предложенный темп его насторожил.

— Бывает что и поздно, — серьёзным тоном сообщил пиджак. — Кто не успел… — он опять сделал паузу, как бы вынуждая собеседника продолжить фразу.

— На «Титаник», например, — отбил депутат, уже понимая, что услышит дальше, куда они пойдут, когда кончится мероприятие, какие ожидаются разговоры — и уже прикидывая, насколько интересным может быть предложение и придётся ли беспокоить Лидера.

— Таарищи! — снова включился Давлетбаев. — Как говорят у нас в народе, что между первой и второй есть перерывчик небольшой! И в этом небольшом перерывчике я хочу прочесть совсем небольшое стихотворение, посвящённое нашим дорогим гостям из Москвы!

Пьяненькая тётя с синяком на коленке громко и как-то очень осмысленно пукнула. Все сделали вид, что сделали вид.

— Кхе, кхе, — начал Фирьяз Давлетбаевич. — Мы все одной семьёй цветём, и каждый на посте своём, доверий от Правительства не счесть и Президент перпоручил нам честь!.. — на редком слове «перпоручил» у генерала стал кончаться воздух, а после «чести» он прервался на экстренную вентиляцию лёгких.

— Да что и честь, коли нечча есть, — вспомнил долговязый русскую пословицу.

Викентий Виленович попытался было сообразить, что это за нечча, с успехом заменяющая дурацкий сословный предрассудок, и не смог: в желудке опять покачнулось, подвалило к горлу. Он судорожно сглотнул, снова достал таблеточки, проглотил две или три, запил.

— И Родине довольно я служу… и счастлив я, что на устах своих… печать секретности держу! — в три приёма одолел генерал трудную, вычурную строчку.

— Наддо же! — в голосе долговязого прорезалось неожиданно искреннее удивление. — Это ещё кто-то помнит?

Депутат хотел было переспросить, о чём речь, да не успел. Что-то ударило его изнутри по ушам, в глазах поплыло, а потом всё стало непонятным и никаким.

Впоследствии — когда, откровенно говоря, это уже никого решительно не интересовало — врачи, занимавшиеся телом, немного поспорили насчёт таблеточек. Жизнелюбивый депутат перепутал пузырьки, и вместо желудочного принял возбуждающее. Средство считалось безопасным и совместимым с алкоголем, но повышало давление, с которым у Викентия Виленовича было и без того скверно. Хотя, скорее всего, дело было не в таблеточках. Просто пришло — точнее, вышло — время. Источенный сосудик в голове натянулся и лопнул.