Сундук мертвеца - [5]

— Ноут я забыл, — закончил он, выбираясь из-за стола.

— Ты на мой вопрос ответить забыл, д-депутат, — начал было рыжий плохим голосом, придвигаясь и набычиваясь, однако депутат ловко вильнул чреслами, выскользнул — и уткнулся в подреберье долговязого, который втирал про «Абрамс».

— А вот и здрассьте, — долговязый тоже был датый, но умело датый, понимающий, как себя держать под шофе, скорее всего — много и профессионально киряющий в разномастном обществе и знающий себя под всяким градусом и углом. — Всё в порядке? — уточнил он, показывая глазами на рыжего.

— Вы мой ноутбук не видели? — депутат тем временем полностью покинул сферу внимания прапора, и тот притих. — Чёрный такой, резиновый? Я его на зарядку поставил, забыл куда.

— Ноутбук? Чёрный резинновый? Там, — долговязый мотнул головой в неизвестном направлении.

— Там — это где? — уточнил депутат.

— Вы его в залле под плитой, у щитка, поставвили, — пояснил долговязый. Депутат заметил, что долговязый не то чтобы заикается, а как бы удваивает некоторые согласные — на итальянский, что-ли, манер. Было в этом что-то неестественное. Как и само лицо долговязого — не славянское, но и не восточное: такое лицо могло бы быть у молодого араба, если б его как следует потереть ластиком и убрать цвет, а заодно пригладить всё торчащее и выпирающее. «Такие в разведке нужны», подумал было депутат. Потом вспомнил, чем занимается российская разведка, и сморщился, как от кислого.

Долговязый это истолковал по-своему, чуть наклонился, мягко тронул вспотевшую кисть государственного человека сухими пальцами.

— Не беспокойтесь. Ничего с вашим чемоданчиком не буддет.

Викентию Виленовичу и в самом деле стало спокойнее: он вспомнил. Ноут он поставил кормиться у электрического щитка в помещеньице с потолком, тяжёлым даже на вид. Помещеньице считалось наиболее защищённой частью комплекса и было рассчитано на полную изоляцию в случае чего. Впрочем, эта сторона дела волновала депутата в последнюю очередь. Важно было, что зал был рядышком, через две двери, так что можно было не бежать сломя голову за своим имуществом прямо сейчас — и потом не знать, куда его деть. А спокойно посидеть, уговорить фуфырик-другой, и подхватиться уже при сборах.

— Тост! Тост! — закричал кто-то жестяным военным голосом и застучал ложкой по стакану, пробивая звоном жужуканье и гундёж. — У Фирьяза Давлетбаевича! Созрел! Тост!

— Началось наше всё, — долговязый сыграл голосом трезвую интонацию, и от того и в самом деле протрезвел секунд на двадцать. — Теперь придётся слушать. Давайте-ка сюда к нам, тут яйца с икрой. Хотя икра — те же яйца, только рыбьи, — философически заключил он, достигнув верхней границы абстрактного мышления, доступного российскому военному.

Викентий Виленович решил на старое место не возвращаться: рыжего прапора, наконец, накрыло, тот сидел в характерной позе, свесив голову на грудь, и уже готов был с грохотом пасть. Поэтому Кеша благосклонно кивнул и уселся на чей-то стул. Перед лицом оказалась чужая тарелка, измазанная едой, и захватанный пальцами стопарик. Депутат покрутил башкой и увидел высокий стакан для газировки, а рядом — графинчик с беленькой. Стакан и графинчик смотрели друг на друга недоверчиво, понимая, что не созданы друг для друга. Пархачик, однако, решил иначе: другой посуды чистой не было, а водки внезапно захотелось.

— Таарищи! — гавкнул генерал Давлетбаев, обрушив из-под потолка на головы гостей рассыпчатое эхо. — Один раз… гризантальна с растягом по моей команде… — он вдохнул, берясь за стопарик, нолитый старым манером, всклянь, — за успешное окончание нашего Отечества три-четыре — у-ра!

Тост показался депутату не вполне удавшимся, хотя он понимал, что генерал имел в виду что-нибудь вроде окончания службы, или задания, или дежурств — чем они тут занимались и как это называется, он не знал и не хотел. Видимо, остальные тоже поняли генерала в хорошем смысле, поскольку шумно встали и относительно дружно прокричали «у-ра», с требуемым горизонтальным растягом, после чего лихо хлопнули и принялись рассаживаться обратно, скребя ножками стульев по бетонному полу. Пьяненькая тётенька дрожащими руками налила сама себе крымского шампанского и выпила отдельно.

Генерал не остановился. Он не собирался оставливаться на достигнутом. Судя по мыльному блеску глаз, он вообще не собирался останавливаться.

— Таарищи, внимание! — эхо снова запрыгало по залу. — Хочу сказать очень важные слова. Мы все… отдавая единый воинский долг… служили нашей Родине, как отцы служили нашим дедам… — заклекотал Фирьяз Давлетбаевич, делая в речи специальные военные паузы. Депутату казалось, что куски фраз вылазят у генерала изо рта, как пузыри, надуваются вокруг губ и потом с брызгами лопаются: бляп, бляп.

— Чётко исполняя свои воинские обязанности до последнего приказа о расформировании… мы не посрамили своим ратным трудом родные просторы и славу наших предков, военно-космических сил, ныне ракетных войск стратегического назначения…

Прапор, наконец, пал — классически, мордой в стол, с последующим оседанием тушки вниз под скатерть. Такого падения Пархачик не видывал с прошлого тысячелетия. Он мысленно зааплодировал, и тут же закружилась голова, закололо в груди и подступило явственное ощущение чего-то нехорошего.