Сумма теологии. Том IV - [195]

Впрочем, следует иметь в виду, что между гневом, с одной стороны, и ненавистью и любовью, с другой, существует двойное различие. Первое различие заключается в том, что гнев всегда связан с двумя объектами, в то время как любовь и ненависть иногда бывают связаны только с одним, как, например, когда о человеке говорят как о любящем или ненавидящем вино и тому подобное. Второе различие заключается в том, что оба объекта любви являются благом, поскольку любящий желает блага кому-то как такому, кто ему приятен, а оба объекта ненависти обладают признаками зла, поскольку ненавидящий желает зла кому-то как такому, кто ему неприятен. А вот гнев относится к одному из своих объектов под аспектом зла, а именно как к вредному человеку, которому гневающийся желает отомстить. Поэтому гнев – это страсть, в некотором смысле составленная из противоположных страстей.

Сказанного достаточно для ответа на [все] возражения.

Раздел 3. Находится ли гнев в вожделеющей способности?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что гнев находится в вожделеющей способности. Ведь сказал же Цицерон, что гнев является своего рода «вожделением»[802]. Но вожделение находится в вожделеющей способности. Следовательно, там же находится и гнев.

Возражение 2. Далее, у Августина в его уставе написано, что «гнев перерастает в ненависть», а Цицерон говорит, что «ненависть – это укоренившийся гнев»[803]. Но ненависть, как и любовь, является вожделеющей страстью. Следовательно, гнев находится в вожделеющей способности.

Возражение 3. Далее, Дамаскин[804] и Григорий Нисский[805] говорят, что «гнев состоит из страдания и вожделения». Но то и другое находится в вожделеющей способности. Следовательно, гнев является вожделеющей страстью.

Этому противоречит следующее: вожделеющая способность отлична от раздражительной. Следовательно, если бы гнев находился в вожделеющей способности, раздражительная способность не получила бы своего именования от гнева.

Отвечаю: ранее уже было показано (23, 1), что страсти раздражительной способности отличаются по виду от страстей вожделеющей способности, поскольку объекты вожделеющих страстей являются благими и злыми в абсолютном смысле, тогда как объекты раздражительных страстей являются благими и злыми с точки зрения легкости или трудности [их достижения или избегания]. Затем, как уже было сказано (2), гнев связан с двумя объектами, а именно с местью, к которой он стремится, и с человеком, которому он желает мстить, и в отношении обоих гнев нуждается в определенном усилии. В самом деле, движения гнева никогда бы не возникло, если бы оба эти объекта не были чем-то значительным, поскольку, по словам Философа, «никто не беспокоится о вещах ничтожных или сиюминутных»[806]. Таким образом, очевидно, что гнев находится не в вожделеющей, а в раздражительной способности.

Ответ на возражение 1. Цицерон усваивает имя вожделения всему, что так или иначе стремится к будущему благу не проводя при этом различения между требующим усилия и не требующим такового. Поэтому, коль скоро гнев является стремлением к мести, он говорит о гневе как о своего рода вожделении. А вожделение в таком смысле общо как раздражительной, так и вожделеющей способностям.

Ответ на возражение 2. О гневе говорят как о перерастающем в ненависть не в том смысле, что, дескать, одна и та же страсть, будучи поначалу гневом, впоследствии укоренившись, становится ненавистью, а просто такими словами указывают на процесс каузальности, поскольку если гнев длится слишком долго, то он может породить ненависть.

Ответ на возражение 3. О гневе говорят как о состоящем из страдания и вожделения не в том смысле, что они являются его [составными] частями, а в том, что они являются его причинами, поскольку, как уже было сказано (25, 2), вожделеющие страсти являются причинами раздражительных страстей.

Раздел 4. Нуждается ли гнев в акте разума?

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что гнев не нуждается в акте разума. В самом деле, гнев – это страсть, находящаяся в чувственном пожелании. Но чувственное пожелание последует схватыванию чувственной способности, а не разума. Следовательно, гнев не нуждается в акте разума.

Возражение 2. Далее, неразумные животные лишены разума и, тем не менее, у них наблюдается наличие гнева. Следовательно, гнев не нуждается в акте разума.

Возражение 3. Далее, опьянение сковывает разум, но при этом оно же способствует гневу. Следовательно, гнев не нуждается в акте разума.

Этому противоречат слова Философа о том, что «гнев в какой-то мере прислушивается к голосу разума»[807].

Отвечаю: как уже было сказано (2), гнев – это жажда мести. Затем, месть подразумевает сопоставление предполагаемого наказания и причиненного ущерба, в связи с чем Философ говорит, что «гнев, словно бы придя к заключению, что в таком случае надо наступать, тут же начинает злиться»[808]. Но сопоставление и умозаключение – это акт разума. Следовательно, гнев по-своему нуждается в акте разума.

Ответ на возражение 1. Движение желающей силы может последовать акту разума двояко. Во-первых, оно последует разуму постольку, поскольку последует распоряжению разума; так последует разуму воля, почему ее и называют разумным желанием. Во-вторых, оно последует разуму постольку, поскольку последует осуждению разума, и именно так последует разуму гнев. Поэтому Философ говорит, что «гнев последует разуму не в смысле подчинения распоряжению разума, но постольку поскольку разум осуждает причиненный ущерб»