Сумерки жизни - [15]

— Возможно, конечно, что вы и правы, — сказал Рейн. — Во всяком случае, если в Женеве мне будет слишком жарко, я могу присоединиться к вам, забраться на вершину Юнгфрау, приложить снег к голове и остыть.

Роджерс, несмотря на свою склонность к уединению, был светским человеком, и в словах Рейна почуял метафору. Он окинул его проницательным взглядом сквозь пенсне. Рейн при этом расхохотался и взял его за локоть.

— Слушайте, собирались вы появиться на пикнике в парке?

— Да.

— Ну, в таком случае пора. Идемте.

По дороге они поговорили о масонском бале, об успехах на курсах, о предполагавшемся состязании в крикет и тому подобных предметах, столь близких профессорскому сердцу в летнее время.

Первое лицо, которое бросилось в глаза Рейну в парке, была его кузина, миссис Монтейс. Она ловко освободилась от двух сопровождавших ее прелестных племянниц, препоручив их проходившим мимо кандидатам на ученую степень, и стала прогуливаться вместе с ним по лужайке.

Это была маленькая хорошенькая женщина, на два или три года старше его. Давно еще она пришла к заключению, что Рейн и она рождены друг для друга и стремилась быть в курсе всех тайн его души. Пока она удовлетворялась его инициативой, все шло хорошо; но однажды она насильно раскрыла тщательно запертый уголок его души, и отскочила с полным скорби изумлением. Тогда она решила, что плохо поняла намерения Творца, и вышла сразу замуж за доктора Монтейса, тайны души которого были так же тщательно занумерованы и записаны, как гранки его незаконченного словаря к Гомеру. Но она навсегда сохранила определенный интерес к благополучию Рейна, а он не прочь был в шутливой добродушной форме его поддерживать.

— Итак, вы уезжаете в Швейцарию, — сказала она. — Что намерены вы там делать, если не считать свидания с дядей Луи?

— Отдыхать, — ответил он. — Жить в пансионе и отдыхать.

— Вы найдете это мало интересным. Долго ли намерены вы там пробыть?

— Возможно, большую часть каникул.

Миссис Монтейс раскрыла в изумлении глаза и перестала вертеть зонтиком.

— Мой милый Рейн! В Женеве?

— Моя милая Нора, я, право, не вижу тут ничего изумительного. Я недавно по этому же поводу говорил с Роджерсом. Почему бы мне не жить в Женеве? Что можете вы возразить против этого?

— Если вы будете говорить со мной в таком тоне, вы заставите других подумать, что объясняетесь мне в безнадежной любви.

— Оставьте их, — сказал Рейн, — они окажутся не глупее меня.

— Что хотите вы этим сказать?

— О, не беспокойтесь. Я не собираюсь объясняться в любви. Я спрашиваю себя, не поднимете ли вы меня на смех, если я вам нечто расскажу.

— Это будет зависеть от того, насколько рассказ окажется комичен.

— Как кто на это посмотрит, — возразил он с улыбкой.

— Пусть так… Прежде всего позвольте осведомиться, в качестве кого мне приходится выслушивать это признание?

— В качестве руководителя, философа и друга, — заметил он. — Переберемся в более уединенное место.

Они подыскали скамейку в укромном углу под деревом и сели. Миссис Монтейс коснулась своими затянутыми в перчатку пальцами его руки.

— Пожалуй, излишне говорить, что это касается женщины?

— Почему вы подумали, что дело идет о женщине?

— Мой милый мальчик, вы не потащили бы меня в это заброшенное дикое место, если бы речь шла о мужчине! Конечно, тут замешана женщина. У вас это ясно написано на лице. Верно?

— Если вы настроены иронически, я не стану вам говорить.

— О, Рейн!

Она придвинулась несколько ближе к нему и оправила платье. Когда женщина, сидя рядом с мужчиной, оправляет платье, это вызывает у него доверчивое отношение.

— Нора, — обратился он к ней, — когда мужчина не знает, влюблен он или нет, как ему лучше всего поступить?

— Лучше всего решить, что нет. Несколько хуже — попробовать убедиться в этом.

— В таком случае, я собираюсь сделать последнее. Я еду в Женеву, чтобы убедиться в этом.

— А давно ли вы находитесь в таком состоянии?

— С января.

— Почему вы мне до сих пор не говорили?

— Потому что не говорил этого и самому себе. Теперь я убедился в этом; несколько месяцев тому назад я неудачно сорвал лепестки маргаритки, и это развлечение мне повредило. Бедный старик полагает, что я еду исключительно ради него, а я чувствую себя совсем сбитым с толку, хотя конечно… хорошо…

— Большинство из вас бывает в таком состоянии.

— То есть?

— Сбитыми с толку, — мило отозвалась она. — А теперь скажите по совести, неужели вы не знаете влюблены вы или нет.

— Нет.

— А вы не прочь влюбиться?

— Совершенно не знаю этого. Это самая неприятная сторона всей истории.

— О, я понимаю! В таком случае вопрос идет о привлекательности самой дамы. О, Рейн, мне знакомы эти пансионы. Надеюсь, это не польская графиня с двумя пуделями и некоторым прошлым? Расскажите мне какова она?

— Но если говорить правду, — возразил он, как-то странно комически мигая глазами и умоляюще улыбаясь, — это невозможно.

— Почему?

— Потому что их две, а не одна.

— Две чего?

— Две особы.

— И вы не знаете, в которую вам влюбиться?

Рейн кивнул головой, со скучающим видом протягивая руки вдоль спинки скамейки.

Миссис Монтейс несколько минут смотрела на него молча, затем залилась смехом.