Сумерки памяти - [94]

— Да, возможно, что ты и права, — сказал он задумчиво. — Может быть, я слишком много смысла придаю этой истории 1905-го года. Или мы оба не видим чего-то еще.

— Просто мы оба устали от этих воспоминаний, — сказала я и встала. — Я пойду домой, потому что уже действительно очень поздно. А завтра мы встретимся и поговорим снова. Хорошо?

— Да, иди, а я хочу еще немного подумать над тем, что ты мне сегодня рассказала.

* 25 *

Мы снова сидели в гостиной и молча пили кофе. Было очень поздно, ночная прохлада залетала шелестящим потоком в приоткрытую балконную дверь. Давно зажженные свечи в неизменных канделябрах догорели до середины, и пляшущие пятна света выхватывали на мгновения то один, то другой предмет из полуреальной обстановки этой комнаты наших встреч.

«Возможно, что очень скоро двери в этот странный дом окажутся для меня навсегда закрыты, — подумала я, разглядывая корешки старинных переплетов, темнеющих за стеклами книжного шкафа, — а, может быть, напротив, я буду приходить сюда до конца своих дней». Я потянулась к сумке, лежащей на полу возле дивана, и спросила:

— Ты не возражаешь, если я тоже немного покурю?

Он удивленно взглянул на меня, и ответил:

— Разве ты куришь?

— Нет, это только здесь. Потому что по ту сторону, мы не всегда ведем себя так, как по эту.

Он усмехнулся:

— Ты права, в жизни мы не всегда можем выглядеть так, как видим себя в нашем воображении.

Я достала из сумки сигариллу и, прикурив, выпустила кольцо дыма. «Эти плавные неторопливые дымные потоки напоминают мне наши мысли, растворяющиеся в воздухе мирозданья», — подумалось мне, и немного помолчав, я сказала:

— Знаешь, а ведь дойдя до конца всех моих воспоминаний, я закончила некий жизненный этап. Теперь, если судить по твоим словам, которые я слышала от тебя чуть меньше года тому назад, я стою в самом начале какого-то своего нового пути. Да?

— Да, — вздохнув, сказал он, — именно это сейчас с тобой и происходит.

— За это время действительно очень многое изменилось. Я стала другой, и мои суждения об окружающем меня мире претерпели сильные изменения. Но…

— Что?

— Для нас с тобой все осталось по-прежнему.

Он промолчал, а я, подумав немного, продолжила:

— Я хотела объяснить тебе кое-что… Немного из того, о чем мы уже неоднократно спорили…

— Речь пойдет о нашей любви? — спросил он, открывая портсигар.

— Да, о ней и о закономерностях мироустройства.

— Ты думаешь, что вправе судить о таких вещах?

— Уверена, что да, — сказала я и, встав с дивана, подошла к настенным часам.

— Как сделать так, чтобы они стали показывать точное время?

— Не знаю.

— А! Не знаешь, потому что находишься в плену своих представлений.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился он.

— Помнишь, ты говорил мне о том, что мы совершали преступление, раз от раза возводя нашу слишком земную любовь в божественный сан?

— Да.

— Так вот. Я хотела тебе сказать, что ты заблуждался.

— Интересно…

— Не бывает любви преступной и слишком земной, как не бывает любви возвышенной и высокодуховной! Любовь может быть только одна, а вот проявляться в разных жизнях она может по-разному. Понимаешь, она или есть, или ее нет вообще.

— Объясни.

— Когда-то очень-очень давно мы с тобой встретились. И с тех самых пор мы оказались связаны этим единым чувством. Пролетали годы, отсчитывались столетия, мы встречались и разлучались вновь. Но каждый раз наши души оставались соединены длинной цепью взаимной любви. За много жизней нам дано было испытать множество проявлений этого чувства. Мы познали его меру, его сладость, его боль, мы увидели, как оно может меняться в зависимости от характеров, возрастов, положений. Нам даже дали возможность полюбить друг друга до встречи. Я имею ввиду то, как это происходит сейчас. И во всех этих ситуациях наша любовь выстояла и осталась неизменной. «Слишком земной» скажешь ты? И я отвечу: «Нет». Потому что на самом деле она имеет только одну поистине верную характеристику.

— Какую?

— Настоящая. А настоящая любовь не может быть преступлением.

— Но кроме меня ты любила многих мужчин в разных жизнях. И каждый раз ты была уверена, что именно это и есть истинное чувство.

— Да, но потом проходили века, я встречала их снова, и ненадолго соединившись, мы расставались, поняв, что ничто не удерживает нас вместе.

— И что это было?

— Увлечение, страсть, иногда инерция проведенных вместе лет, взаимопонимание, дружба, но… Но не любовь, в том значении, которое я вкладываю в это слово.

— Тогда получается, что есть люди, которым возможно, вообще не дано было до сих пор познать это чувство? И они судят о происходящем исходя из своих увлечений, страстей и тому подобных эмоций, которые раз от разу им доводилось испытать?

— Да, именно так.

Он задумался:

— А люди, которые знают, что это такое…

— Они посвященные. Да, они посвященные в таинство любви, потому что однажды — пусть даже тысячу лет назад — познав суть этого чувства, они уже никогда не будут прежними.

— И они будут искать того, с кем их объединили. Будут умирать не дождавшись, а, возрождаясь, снова идти на поиски…

— Потому что, это люди, в душе которых горит огонь любви. И не важно, сколько лет или столетий им приходится идти по своему тернистому пути, оберегая от бурь и штормов этот огонь сокровенного чувства — однажды, им все равно суждено встретиться с тем единственным, сердце которого сковано той же цепью.