Сумерки - [113]

«Беда! Как его перейти? Ведь в канаве грязи по колено, а то и выше… Как можно было, пустившись в путь, не взять с собой вёсла или палки… Конечно, с ними неудобно, как рогатому оленю в чаще… Что ж! Сапоги высокие, воды в канаве почти нет, надо прыгать!» Он встал, отступил на несколько шагов, разогнался… раз… два… три… прыгнул, зацепившись за что-то твёрдое, шлёпнулся всем телом в грязь. Шапка слетела с головы, а руки по локти погрузились в жирный ил. Боже! Что такое? Опершись на одну руку, он вытащил из грязи другую, протянул её к этому твёрдому предмету и нащупал нос лодки, которую прибывшие в замок гости спрятали в канаве. Андрийко чуть не вскрикнул от радости.

Выкарабкавшись из болота, он одним махом сдвинул лодку к реке. И когда почувствовал, что она легла на воду, вскочил в неё и уселся, весь запыхавшийся, на корме. Завязший в иле нос поднялся, и лодку тотчас подхватило течение.

Не обнаружив ни весла, ни шеста, юноша вскоре понял, что решение сесть в лодку оказалось не самым удачным. Течение крутило её, как щепку, поворачивало то кормой, то носом, а время от времени лодка становилась поперёк течения и начинала отплясывать по бурным волнам бешеный гопак. Налетев на первую же мель или колоду, она неминуемо должна была перевернуться или зачерпнуть веды и пойти ко дну, и горе тогда Андрийке.

Течение понесло его на середину реки, левый берег скрылся во тьме, но самым скверным было то, что скорость всё увеличивалась. Воздух всё сильнее бил в лицо, и Андрийко понял, что ему грозит гибель, а в лучшем случае — задержка. Вытащив нож, он принялся выламывать среднюю, самую длинную скамью. После некоторых усилий в руках юноши оказалась доска, которой можно было управлять лодкой. Как только она стала по течению, качка прекратилась, но скорость увеличилась. Стрелой мчался Андрийка сквозь мрак, радуясь, что под его покровом проплывёт мимо вражеского стана без всяких помех. Дорога в Степань казалась уже открытой, и в воображении юноши стал складываться ход предстоящей беседы со Свидригайлом.

Час за часом он плыл всё дальше и дальше. Незадолго до рассвета выглянул месяц, и хотя он прятался то и дело за тучи, всё же туман поредел и можно было различить стоявшие, точно призраки, прибрежные леса. С востока потянул свежий утренний ветерок. Он постепенно крепчал, и под его дуновением туман заклубился. Мокрый и усталый юноша почувствовал холод и голод. Когда лодка вошла в более спокойное течение, он поднял руку за сумкой, но, к превеликому своему удивлению, ничего, кроме обрывка полотна за спиной, не нащупал.

Сумка, видимо, оборвалась, когда он прыгал через канаву, и упала в воду. Андрийко с тревогой подумал, что ему придётся высадиться из лодки и искать себе пропитание в каком-нибудь селе, и то не приречном, поскольку все они были либо разграблены и сожжены шляхтой, либо покинуты жителями, а далеко в лесу.

Тоскливо, с нетерпением ждал Андрийко рассвета, и вот, наконец, забрезжило. Тогда он принялся осторожно грести к правому берегу. Причалил он неподалёку от раскинувшегося вдоль реки опустевшего села. Привязав лодку к вербе, он направился туда, рассчитывая раздобыть сухих дров для костра и что-нибудь поесть. Грустно было смотреть на безлюдные, брошенные жилища. Отворённые двери хат, поломанные плетни, пожарища у самой реки — всё говорило о том, что враг здесь уже побывал и похозяйничал по-своему. Домашняя утварь была изломана, войлочные подстилки разорваны, посуда побита, у навозных куч валялись гниющие коровьи или телячьи шкуры и свиные головы. Видно, враг всё же кое-что разыскал в покинутом селе и потешил свою душу. Зато в огородах Андрийко нашёл чеснок, редьку, петрушку, лук и нарвал довольно много зелени, чтобы сварить похлёбку. Искал он по хатам и хлеба, и соли, но ни того ни другого не нашёл.

На небольшом пригорке стояла церковка и боярская усадьба. В церкви было полно навоза и кала, шляхта нарочно сделала из неё хлев. На церковной ограде висел на верёвке старенький священник с белой бородой, лицо его было исклёвано воронами. Нестерпимый смрад наполнил воздух, и всё-таки, видимо, разбойники погостили здесь совсем недавно, потому что тело полностью сохранилось. Ни одного трупа Андрийко в селе не обнаружил, мужики, конечно, заранее покинули свои жилища, и лишь старенький священник остался при церкви.

Перекрестившись, юноша вошёл в опоганенную церковь: поруганная, она казалась ему вдвойне святой, стал на колени и вполголоса принялся читать молитву.

«Молитвами святых отец наших, господи, Иисусе Христе, боже наш, помилуй нас!»

— Помилуй нас! — повторил кто-то у него за спиной, точно эхо, а вслед за этим послышался тихий плач. Юноша вскочил с колен и оглянулся. Из угла на него смотрела пара больших детских глаз, лихорадочно горящих от безумия или болезни.

— Кто ты? — спросил юноша, подходя к ребёнку.

Из угла появилась девочка лет десяти, грязная, оборванная, страшная.

— Я… Кто я?.. Не знаю, ничего не знаю! — заговорила она торопливо. — Но ты… ты кто? Правда, что ты не чужой?..

И, став на пороге, она вся напряглась, чтобы в любую минуту бежать.