Сумерки - [71]
Дверь открыла Сонечка. Видимо, она уже спала, потому что на ночную рубашку ее была накинута только длинная шаль.
— Господи, Родечка! Родион Ильич, да что же с вами?
Софья, обхватив Ломакина за плечи, провела его в квартиру. Молодые люди прошли в девичью спальню, в которой горела одна-единственная свеча. Усадив Ломакина на стул, Сонечка заметалась, принесла чаю, крендель, сунула все это в дрожащие руки художника и только тогда уселась тут же на краешек кровати.
Ломакин прежде никогда не бывал в спальне Сонечки, а потому он с удивлением озирался. На стенах висели все его картины, подаренные когда-то давно Софье и генералу. Оглядевшись, Родион уставился на девушку и тихо произнес:
— Вот так вот. Все это и случилось.
Софья разом поняла, что произошло нечто страшное. Она встала, подошла к Ломакину и молча обняла его, прижав голову к своему животу. Художник силился, силился, но нервы его уже были на пределе, а потому такое простое и доброжелательное действие со стороны Сонечки его обезоружило, и слезы разом хлынули по пыльным щекам, испачканным сажей оставляя на них чистые бороздки.
— Господи, Родечка, родненький, успокойся. Все уже позади. Успокойся, миленький мой.
Глава двадцатая
Безбородко доехал на извозчике до Нарвских ворот. Кругом уже была ночь, только неясные звезды кротко светили в небе серебряными точками. Иван прошел несколько шагов и увидел небольшой, в четыре этажа, дом, тот самый, что описывал ему издатель Содомов. На бельэтаже дома в окнах ярко горел свет, а из распахнутого окна тихо лилась приятная музыка. Иван стоял на тротуаре и, задрав голову, слушал, как кто-то наигрывает на рояле мелодию. Ему тотчас же представилась Лизонька в розовом платьице, сидящая за инструментом, а рядом он, во фраке, переворачивающий ноты. Картина была столь красочной и яркой, что на лице Ивана появилась радостная улыбка. Однако внезапно картина рассеялась. Музыка на мгновение прекратилась, и раздался голос княгини Долгоруковой, которая говорила что-то по-французски. Тут же в ответ раздался голос графа, отвечавшего ей.
Безбородко залился краскою гнева. Кулаки сами собою сжались, и если бы поблизости оказался камень, то он непременно запустил бы его в открытое окно. Однако же камня нигде не валялось, и Иван не стал совершать глупых мальчишеских поступков. Вместо этого он, собравшись с мыслями, решительным шагом обошел дом и отыскал черный ход. На его счастье, тот оказался не закрыт. Безбородко приоткрыл дверь и заглянул на лестницу, что вела явно в квартиру графа. На лестнице никого не было. Иван прошмыгнул внутрь дома, закрыл за собой дверь и встал как вкопанный, прислушиваясь к звукам, доносящимся из квартиры. Стояла полнейшая тишина. Постепенно глаза молодого человека привыкли к темноте, и он стал различать предметы, окружавшие его. Увидев стоявший у лестницы топор, Иван прихватил его с собой и направился наверх к двери, ведущей на кухню.
Маленькая кухонька была слабо освещена догорающими в печи углями. Их зловещие красноватые бока пугающе выглядывали сквозь частые прутья заслонки, словно глаза какого-то неведомого зверя, возжелавшего непременно затаиться в печи, чтобы затем напасть. Безбородко мотнул головой, прогоняя видение, и поспешно вышел из кухни в длинный коридор, в середине которого из распахнутых дверей ярко освещенной гостиной звучала мелодия. Далее Иван разглядел плотно затворенные двери спален, покрытых мраком. В другом конце коридора виднелась прихожая, чье небольшое пространство было сплошь заставлено дорожными кофрами и сундуками. Видимо, прав был ростовщик, решивший, что граф собирается уезжать в самое ближайшее время за границу.
Молодой человек медленно и неуверенно пошел на свет. Он понимал, что дойти до спален, где, возможно, скрывается Лизонька, иначе как через гостиную ему не удастся. Он уже было совсем дошел до того участка коридора, куда падал свет от распахнутых дверей, как из гостиной стремительно вышел сам Драчевский. Григорий Александрович и Безбородко столкнулись нос к носу. От неожиданности Иван отшатнулся назад, а граф мгновенно побледнел и вскинул руки.
— Ба, так ведь это же Иван Иванович, — с расстановкой проговорил он. — В гости надумали зайти, сударь? Почтить, так сказать, визитом перед отъездом? — необычайно ласковым тоном обратился Драчевский к молодому человеку. — Ну, милости прошу. Кстати, топорик-то оставьте. Думаю, он вам более не понадобится.
И граф с силою необыкновенной вырвал топор из Ивановых рук и аккуратно приставил к стене.
— Александра Львовна, у нас гость! — провозгласил он, вводя Безбородко в гостиную.
— Как мило! — вскричала княгиня, оторвавшись от игры на рояле и захлопав руками.
Иван мельком оглядел гостиную. Это была большая комната, обставленная, но как-то очень уж беспорядочно. Всюду валялись некоторые части мужского и женского туалета, а на столе лежали неубранные тарелки с остатками засохшей пищи. Было видно, что граф уже давно живет без прислуги. Но более всего молодого человека поразили свечи. Они стояли везде, где только было возможно, и в чрезвычайно большом количестве, освещая гостиную ярким светом. Свечи были даже на крышке рояля, заливая черный лак его желтоватым воском.
