Сумерки - [63]
— А вы, сударь, — обратился он к Ломакину, — поставьте-ка на стол стакан. А не то я вас велю арестовать как оказывающего сопротивление при аресте. Я ваши чувства целиком и полностью понимаю и разделяю, но сегодня днем граф Драчевский самолично приехал к начальнику долговой тюрьмы и внес кормовые деньги. Так что, ваше превосходительство, я вас должен вновь арестовать и препроводить обратно в тюрьму, — извиняющимся тоном обратился он к генералу.
Тот мелко задрожал всем телом.
— Не надо, — произнес Гаврилов так жалостливо, что из глаз Сонечки поневоле полились слезы.
— Господи, прости, — произнес пристав, подавая генералу руку и помогая ему подняться с дивана. — Поедемте, ваше превосходительство, очень вас прошу. И не держите на меня зла. И вы, барышня, если хотите, можете папеньку вашего проводить. У нас в коляске места хватит, — обратился он к плачущей Сонечке.
Иван неожиданно подошел к приставу и сказал:
— Простите, сударь, а вы уверены, что граф самолично деньги привез в тюрьму?
Пристав обернулся и удивленно уставился на молодого человека.
— А как же. Конечно, уверен. Я, сударь, сам видел, как Драчевский приезжал и уезжал.
— Так, значит, граф все-таки в Петербурге, — уверился Иван. — А не подскажете, не оставлял ли Драчевский какого-нибудь адреса. По коему в случае надобности можно было его найти?
— Нет, адреса он не оставлял, — отрицательно покачал головою пристав и испытующе поглядел на Безбородко. — Знаете, молодой человек, я все понимаю и сочувствую вашему горю, но советую вам не подумавши не делать никаких действий, кои могут повредить графу.
— Каких действий? — сильно смутился Иван.
— Таких, после коих уголовное следствие начинается, — пространно намекнул пристав. — Я ж все понимаю, и мне самому генерал чрезвычайно симпатичен, но от всей души не советую.
Пристав кивнул жандармам и, взяв под руку слабого, точно это был малый ребенок, Гаврилова, которого с другой стороны поддерживала Сонечка, вышел вон из квартиры.
Оставшись с товарищем наедине, так как старик камердинер убрался в свою комнатку оплакивать новый арест хозяина, Иван обратился к Ломакину с просьбой:
— Поможешь мне найти графа?
Ломакин твердо и решительно поглядел на Безбородко и коротко кивнул головой.
— Думаю, нам надобно сначала съездить к нему в особняк.
Товарищи вышли из квартиры, в которой некогда так радостно велись разговоры и даже пелись песни под рояль, стоявший в углу гостиной, и заспешили на Конногвардейский бульвар, где стоял особняк графа. Сначала шли молча, но затем Иван, раздираемый любопытством, спросил Родиона:
— А как живопись? Рисуешь?
Ломакин отрицательно закачал головой и махнул рукой, дескать, и не спрашивай.
— Нет у меня таланта, брат. Нет. И не было. Мастерство, которое ты видел, я развил, а вот талантом Бог обидел. Больно мне, Ваня, в этом тебе признаваться, но так уж получается, что не быть мне живописцем. А маляром быть не хочу.
— Как же ты теперь? — забеспокоился о товарище Безбородко. — Что же делаешь? Сонечка говорила…
— Так, ничего особенного я ныне не делаю, — поспешил оборвать его Ломакин, бросив короткий, но очень выразительный взгляд на Ивана. — А Софья Семеновна иной раз невесть что говорит, а потом сама же и кается, — добавил он для убедительности.
Безбородко и Ломакин подошли к особняку, что стоял около знаменитого на весь Петербург «Дома с маврами». Окна особняка были плотно затянуты портьерами, но кое-где сквозь них пробивался слабый луч света. Иван подошел к двери, глубоко вздохнул и со всей силы задергал колокольчик. Где-то в глубине особняка отозвалось слабое звяканье. Иван обернулся на стоявшего чуть позади Ломакина и еще сильнее задергал. Изнутри раздалось старческое: «Иду, иду».
Дверь распахнулась, и в проеме со свечою в руке показалась старуха, сильно пригибаемая к земле годами. Безбородко и Ломакин опешили, глядя на нее. Они тотчас же узнали в открывшей парадный вход графского особняка старухе привратницу ростовщика Фирсанова.
— Вот те на, — протянул Ломакин.
Глава восемнадцатая
Старуха, ворча, проводила посетителей в небольшой полутемный зал, в коем горела лишь пара свечей, и оставила там одних дожидаться выхода нового хозяина особняка. Молодые люди с удивлением принялись оглядываться кругом, а Безбородко, хорошо помнивший сей зал, когда бывал здесь приглашенный Драчевским, взяв в руки одну из свечей, прошелся взад-вперед, оглядываясь.
— Ну и дела, — изумился Ломакин. — Как все повернулось-то, а, брат?
— Как-то это очень уж странно, что ростовщик к графу переехал, — изумился Иван.
— А чего же тут, судари, странного? — неожиданно раздался из дверей голос Фирсанова.
Молодые люди, не ожидавшие столь скорого появления нового хозяина особняка, одновременно отпрянули и смутились. Ростовщик же, нисколько не смущаясь таковым необыкновенным появлением, вошел в зал, молодцевато поскрипывая прекрасно изготовленными точно по ноге сапогами, по всему видать, очень дорогими. Вообще же Безбородко и Ломакин обратили внимание, что Гаврила Илларионович внешне сильно изменился. Он остриг свою бороду и совершенно обрился, сменил нарочито купеческий наряд на благородный английский костюм с галстуком на шее, а в довершение еще и постригся по последней моде.
