Сумерки - [56]
Безбородко вбежал на второй этаж собора и внезапно остановился, пораженный видом Лизоньки, смертельно бледной, которую вели вокруг алтаря под руку с черным графом, Ивановым противником. Толпа гостей расступилась, пораженная странным видом его. Сколько страсти было в движениях и во взгляде Ивана, устремленном на невесту, столько же холода и брезгливого негодования было во взоре Драчевского, остановившегося и уставившегося на внезапно появившегося бывшего жениха.
Первым опомнился, как ни странно, отставной поручик. Мякишкин подскочил с необычайной прытью к Ивану и обнял его, стараясь увлечь обратно на лестницу, по которой, запыхавшись, еле поднимался толстый урядник, бряцая саблею по полу.
— Голубчик, да что же это вы, в самом-то деле? Оставьте же нас наконец-то в покое. Не расстраивайте, я вас заклинаю именем отца вашего, моего друга, не надо.
Иван еще более вспыхнул, отчего его лицо стало все в пятнах, осторожно отодвинул от себя Мякишкина и двинулся прямо на графа.
— Да как же вам не стыдно! — вскричал он. — Посмотрите, что делается! Это же позор! Форменный позор! Невесту, невинное дитя выдают замуж за упыря!
Соборный зал разом вздрогнул. Шум пронесся между гостями.
Иван, никем более не останавливаемый, подошел к самому алтарю и остановился напротив мертвенно-бледной невесты.
— Куда же ты, Лизонька, идешь? Ты за него идешь? Это же верная погибель. А вы не знаете разве, господа? — воскликнул он, оборотившись в зал, после того как оттуда раздалось: «Скандал». — Не знаете, что граф-то ваш вампир? А вот я вам сейчас все расскажу. Были у графа две жены. Были, да померли. Сначала одна, ее вот дочка. — Иван круто развернулся и указал на княгиню Долгорукову. — А потом еще дочь помещика Троекурова, на чье наследство вы очень скоро поедете гулять-пировать. Обе девицы были милейшими и невиннейшими созданиями, а не прожили каждая с графом и трех лет в браке, как неожиданным образом скончались. Теперь же граф опять крови жаждет.
Необычайный шум поднялся среди гостей и приглашенных. Княгиня Долгорукова забилась в истерике, флигель-адъютант Лурье кинулся на Безбородко, но внезапно все застыли от страшного крика, раздавшегося в соборе. Лизонька схватилась руками за грудь и упала в обморок.
— Лиза! Ангельчик мой! — кинулся к ней Иван.
Он подбежал к упавшей невесте и принялся трясти ее. Постепенно мертвенно-бледное лицо Лизы стало краснеть, она открыла глаза и слабо заморгала ресницами.
— Жива! Слава Богу, жива! — вскричал Иван. — Это вы, вы ее убиваете, граф. Видите, — обернулся он к публике, — я был прав.
Лизонька открыла рот и тихо произнесла:
— Ванечка, прошу тебя, уйди.
И тут очнулся Драчевский.
— Господа! — воскликнул он. — Да это же сумасшедший! Он сумасшедший, господа!
И тотчас же «сумасшедший» пронеслось по соборному залу и улетело куда-то под самые своды, откуда на людей строго и отрешенно глядел лик Господа.
Иван вскочил с колен и испуганно обернулся. Эхо отразило «сумасшедшего» и принесло со всех сторон прямо к нему. Схватившись руками за голову, Иван выскочил вон из зала и побежал вниз, с необычайной силой оттолкнув от дверей урядника. Внизу несчастного молодого человека перехватила купчиха, крепко схватила за руку и вывела вон из Никольского собора. Аделаида Павловна усадила Ивана в роскошные сани, ожидавшие ее у ворот, и умчала прочь.
Прерванное венчание продолжилось.
Глава шестнадцатая
Сгинул февраль, ознаменовавшись в самый последний день сильнейшею вьюгою. Заметало так, что не приведи господи. За февралем напал мокрый слезливый март с бесконечной капелью и звонким журчанием ручьев. Апрель то баловал солнечными погожими днями, то пугал пасмурным небом с холоднейшим ветром, когда казалось, будто вновь возвращается зима. И вот наконец наступил май.
Все это время Иван Безбородко провел в имении купчихи Земляникиной, находясь под ее неусыпной опекою. Молодой человек совершенно не помнил, как доехал до Москвы, как был показан лучшему, как потом рассказала Аделаида Павловна, доктору. Доктор нашел состояние больного чрезвычайно тяжелым, но излечимым. Он посоветовал полнейший покой и лечение исключительно травами.
«И чтобы никаких отворений крови! — заявил медицинский авторитет. — Знаю я вас, купцов. Так и норовите себя пиявками обложить. А того не понимаете, что не всегда от чистки крови польза бывает. Молодой человек и так истощен нервными припадками, а тут ему еще и кровь отворяют».
Земляникина тотчас же принялась хлопотать над Безбородко, старательно и самолично врачуя его, как прописал доктор. Вскоре Иван пришел в себя и стал узнавать не только окружающих, но и интересоваться, что происходит вокруг него. Именно тогда его со всеми предосторожностями перевезли в подмосковное имение Земляникиной, и там стал он, отрезанный от всего мира, поправляться. Неусыпное внимание и бесконечная любовь, коей окружила Ивана Аделаида Павловна, травы, прописанные доктором, а также длительные пешие прогулки и вообще постоянное пребывание на лоне природы сделали свое дело. Безбородко стал быстро поправляться. Петербургская бледность постепенно уступила место румянцу, столь характерному для жителя среднерусской полосы. У Ивана появился аппетит, а после возникло желание помочь вдове поправить несколько запущенное хозяйство. Аделаида Павловна не могла налюбоваться на Ивана, который в высоких сапогах и белой косоворотке ходил около рабочих и деловито наблюдал, как те чинят флигель и перекрывают кровлю крыши. Земляникина даже слышала, как Безбородко переругивался со старшим кровельщиком по поводу экономии железа.
