Сумерки - [29]

— Насколько мне известно, — перебил его Иван, — это ваш граф судится с моим генералом.

— Если вам будет угодно, — вновь неприятно и нагло усмехнулся Лурье, всем своим раскованно-равнодушным видом давая понять, что не считает принципиальным для себя спорить с Безбородко. — Кстати, у Григория Александровича уж и суд готов, да и судья — свой человек. Но это так, к слову, — заметил он. — У меня к вам дело, сударь. Вы ведь, кажется, выступаете доверенным лицом генерала? — уточнил флигель-адъютант, пытливо глядя на Ивана.

— Да.

— И в дом его уже давно вхожи? И с дочерью Гаврилова, Софьей Семеновной, дружны?

— Да, разумеется. А какое все это имеет отношение к делу? — спросил Иван.

— Самое непосредственное. Видите ли, сударь, — несколько замялся Лурье, но ровно столько, чтобы собраться с мыслями. — Видите ли, у меня имеется к Софье Семеновне интерес. Я, так сказать, влюблен в нее в некотором роде.

— И что же? — в замешательстве спросил Иван, так как более ничего не мог сказать из-за неожиданности поворота разговора.

— Как что? — изумился блистательный флигель-адъютант. — Софья Семеновна не отвечает мне взаимностью. И даже имеет нескромность говорить, что у нее имеется возлюбленный, и этот возлюбленный не я, а не кто иной, как ваш товарищ Ломакин. Что ж мне прикажете делать? Я ведь не только не властен над своим сердцем, но еще и имею некоторую гордость, — в сердцах заметил Лурье, но тут же замолк, потому что к столику важно прошествовал половой, неся на подносе кофе для Безбородко.

Иван никак не мог уловить связь между делом генерала и влюбленностью флигель-адъютанта к Софье, о чем и признался Лурье. Тот всплеснул руками.

— Боже мой, как вы наивны! Все просто. Вы имеете доверие у Софьи Семеновны, а я — полное доверие у Григория Александровича. Если вы изволите замолвить словечко за меня перед Сонечкой, то я непременно расскажу ей один важный секрет, который имеется у графа в отношении дела с наследством Троекурова, — намекнул Лурье, допивая кофе.

— То есть как это — замолвлю словечко? — вновь не понял Иван. — Вы хотите сказать, чтобы я…

Тут он догадался, и догадка его оказалась столь грязной и подлой, что Иван даже не посмел ее озвучить. Зато это посмел сделать блистательный флигель-адъютант.

— Да, именно так. Если Софья Семеновна соблаговолит прийти ко мне на квартиру в ближайший вечер, то я открою ей секрет, как граф получил наследство Троекурова, — сказал он с совершенно равнодушным лицом, поигрывая кофейной гущею, оставшейся на дне чашечки-наперстка.

Иван глядел на Лурье и не верил собственным ушам.

— Да, и попросите господина художника не ходить более к Гавриловым, — добавил тот. — Он ведь, кажется, ваш ближайший друг? Вот пускай и не мешает удачному завершению дела отца.

— Да что же вы такое говорите, милостивый государь! — вскипел, наконец, Безбородко. — Вы, похоже, в горячке, раз мне такие вещи предлагаете!

— С чего вы взяли? — бросил флигель-адъютант, небрежно глянув на Ивана.

— Вы предлагаете, чтобы невинная девушка из честной, благородной семьи пришла к вам на интимное свидание, а вы за это спасете ее отца от разорения! — пылко произнес Иван. — Как вы можете такое предлагать? Как позволяете себе подобное?

— Вы вот давеча у графа о свободе говорили. Так вот свобода в подобном поведении и заключается, — спокойным тоном объяснил Лурье. — Мое поведение и предложение на этой самой свободе основывается, о коей вы так красиво толковали у Драчевского. Только такая свобода не каждому доступна. Не каждый ее способен выдержать.

Иван в замешательстве смотрел на флигель-адъютанта, не в силах пошевелиться от тяжкого груза, внезапно навалившегося ему на плечи.

— Так ведь это же гадко. Гадко и подло, — проговорил наконец он.

Лурье поморщился, словно от давно набившей оскомину истины, и забарабанил пальцами по столу.

— Так вы поговорите с Софьей Семеновной? — в нетерпении спросил он. — Отвечайте, не томите. Да или нет? Ну же, решайтесь, сударь.

— Это гадко, — повторил Иван. — Не лучше ли вам повлиять на графа, чтобы он отказался от мысли о тяжбе. Или же пойти к генералу и сообщить ему ваш драгоценный секрет, — предложил он.

Флигель-адъютанта так и передернуло.

— Да вы что? — воскликнул он, крайне возмущенный советом, данным Безбородко. — Это же предательство в отношении графа. Нет, это никак невозможно.

— Но если о вашем благородном поступке узнает Софья Семеновна, уверен, вы в ее глазах чрезвычайно вырастете, — сказал Иван. — И ваши шансы на ее благорасположение возрастут десятикратно. Да к тому же сей благородный поступок не очернит вас и не заставит делать подлостей.

Казалось, Лурье на минуту задумался о предложении Ивана. На самом же деле он просто не мог вымолвить ни слова, услышав, как ему показалось, мерзкое предложение, сказанное Безбородко. Он несколько раз поморгал глазами, как это обычно делают люди, находящиеся в крайнем волнении, и только тогда негромко, но очень четко произнес:

— Да как вы смели мне предложить такое? Вы вдумайтесь в ваши слова. Вы, сударь, либо не в своем уме, либо не знаете, с кем говорить изволите. Вы, по всей вероятности, настолько дурно воспитаны, что не отличаете человека благородного от дворника из вашего дома. Вы предложили мне сподличать в отношении графа Драчевского, моего друга. Это же мерзость, и ничего более подлого я бы совершить не мог. Да меня и свет осудит, если я пойду к Гаврилову и выложу ему из каких-то там глупых порывов суть дела. Это же подло! — уже совсем в сердцах вскричал флигель-адъютант, благо, кроме него и Безбородко, в кофейне более не было посетителей. — Это самая гнуснейшая подлость, какую я смогу совершить в отношении Григория Александровича.