Сумерки Европы - [10]

Моя тема — сумерки Запада. Въ этомъ отношеніи совершенно несомнѣнны послѣдствія моральнаго затемненія. Между народами Западной Европы на долгіе годы установится ненависть и подозрѣніе. Легкость общенія исчезнетъ, исчезнетъ легкость обмѣна. Товарами, конечно, скоро снова станутъ обмѣниваться, но не людьми, не идеями. Та общность, о которой я говорю въ началѣ этой статьи, то складывавшееся единство, интенсивный обмѣнъ и согласованность въ вершинныхъ устремленіяхъ — будутъ нарушены. Ненависть и месть вмѣсто содружества, подозрѣніе и презрѣніе вмѣсто довѣрія. Претензіи не къ однимъ врагамъ, а и къ тѣмъ, кто не помогъ или не достаточно помогалъ. Озлобленіе счетовъ и дрязгъ даже и тамъ, гдѣ нѣтъ мѣста озлобленію вражды.

При этомъ расхожденіи и отчужденіи Западная Европа потеряетъ свою ударную силу, свое могучее притяженіе, свой ascendant. Американцы, будутъ, конечно, продолжать ѣздить и въ Парижъ и въ Мюнхенъ — они перестанутъ ѣздить въ Европу. Сумерки опускаются надъ Западомъ.

5

Скажутъ, что многое уже благополучно переносило человѣчество, перенесетъ и это. Конечно, перенесетъ, — такое утвержденіе не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Но это выводъ слишкомъ огульный и мало опредѣленный; весь вопросъ въ томъ — какъ, а отчасти и — кто? Я съ самаго начала ограничилъ свою тему Западной Европой; рѣчь не идетъ о Россіи; въ совершенно особомъ положеніи Японія и Америка; даже и Англія стоитъ нѣсколько особнякомъ. Но что до континентальной Западной Европы, до ея великой, единственной въ исторіи культуры, то, думаю, краски не были сгущены. Я взялъ только самыя общія, самыя элементарныя линіи; а сколько назрѣваетъ ударовъ и опасностей, менѣе опредѣленныхъ, но возможныхъ.

Можно предвидѣть, какъ обезлюдѣвшая Франція становится какъ бы губкой, всасывающей чужестранцевъ, теряетъ — пусть на время — свой индивидуальный обликъ и защищается новой реакціей слѣпого націонализма. При разгромѣ Германіи можно предвидѣть, какъ она теряетъ въ той или другой формѣ свое государственное единство, а слѣдовательно, и мощь, а слѣдовательно, и культуру, — ибо великая, полная культура создается только мощнымъ или идущимъ къ мощи организмомъ; такими въ давнія времена были Ассирія или Египетъ, позже Эллада, Римъ, Англія, Германія. Только въ рѣдкихъ случаяхъ творится культура безъ державности — таковою былъ іудаизмъ, — но она, въ связи съ этимъ₁ можетъ быть глубокой и интенсивной, но никогда не полной и не всесторонней. Разбитая, разъединенная Германія станетъ конгломератомъ нѣсколькихъ работящихъ и, можетъ быть, счастливыхъ, но мало значительныхъ Швецій.

Можно предвидѣть Италію усилившейся и поглотившей добрую толику славянъ и погрязшей въ Левантинской политикѣ, культурѣ и психикѣ; и создастся новая ирредента, — уже не Тріента, стремящагося къ Италіи, а Далмаціи и Додеканеза, отъ Италіи отрывающихся. И развернутся новыя алканія, и захваты, и угрозы. Всего менѣе предопредѣлено движеніе Англіи. Но кто знаетъ, не придется ли ей, оказавшись въ совершенно новомъ міровомъ положеніи, почувствовавъ неожиданно новыя давленія на Австралію, Индію, Египетъ, — отложить въ дальній ящикъ прерванный могучій процессъ внутренняго соціальнаго строительства, и заняться введеніемъ воинской повинности. А вновь образовавшіяся державы, маленькія «Великія» Сербія и Румынія, принуждены будутъ въ своемъ юго-восточномъ углу заняться повтореніемъ уже давно пройденной Европой исторіи.

Оставимъ это. Европа переживала кризисы, переживетъ, переработаетъ и этотъ. Конечно, но какъ и когда. Прецедентовъ нѣтъ, но тѣ, что могутъ быть, хотя бы и съ большою условностью, приведены, — мало обнадеживающи. Послѣ войны 70 г. Франція прозябала въ теченіе четверти, вѣка, утерявъ добрую часть своей былой культурной мощи. Только къ серединѣ 90-хъ годовъ снова стала она воскресать изъ маразма мелочности и застоя. А Германія изъ того же источника — какъ это столь часто отмѣчалось въ послѣднія десятилѣтія — всосала не мало туманящихъ ядовъ самоупоенія. Можетъ быть, болѣе сходна въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ съ современностью эпоха Наполеоновскихъ войнъ; ихъ длительность восполняетъ сравнительно меньшую интенсивность. И мы знаемъ, какова была реакція усталости и страха послѣ нихъ. Свыше тридцати лѣтъ понадобилось до первыхъ пробужденій. Десятилѣтія Европа лежала въ простраціи, въ безсильныхъ мечтахъ и крѣпкихъ тискахъ, въ поэзіи разочарованія и безочарованія, въ философіи пессимизма. Въ сущности только черезъ полъ вѣка она по-настоящему расправила свои члены и пустилась съ безудержной силой въ творчество новѣйшей культуры, культуры самодовлѣющей человѣчности. Она переживетъ, конечно, — но какъ?

И затѣмъ еще другая сторона, сторона рѣшающей важности, отличаетъ современную Европу отъ прежней. Прежде Европа и была — міромъ культуры и мощи; внѣ Европы былъ для творящей исторіи — культурный пустырь. Сейчасъ и внѣ Европы, въ частности внѣ Западной Европы, живутъ, рвутся къ работѣ, къ созиданію, рвутся къ вершинамъ мощи и культуры, а можетъ быть, и достигаютъ ихъ новыя страны. Когда то, когда застывала Западная Европа, съ ней вмѣстѣ покоился и міръ, ожидая ея пробужденія. Теперь ея пробужденія міръ не ждетъ. Пусть въ этомъ счастье для человѣчества; въ этомъ — и приговоръ для Запада, для его культурной гегемоніи, для его творческаго руководства. Смѣщаются вершины человѣческихъ напряженій, перемѣщаются центры культуры. Европа оправится, — разумѣется; но міръ будетъ уже неузнаваемъ. Западъ сказалъ свое слово, и сумерки на него надвигаются.