Снова, в который уже раз за день, начал накрапывать дождь.
— Ну что, горе-супермены, времени в обрез. — Эрнест взглянул на часы. — А нам еще надо взять гранаты в жилых комнатах и разворотить дубль-пусковую.
— Едва ли это поможет. Мы ведь не придали значения разгрому в центральной операторской, а старик, вернувшись на Станцию, потрудился там на славу.
— Мы оставим записку.
— Она истлеет, или ее сожрут крысы.
— Пусть, но я считаю, что мы должны сделать все возможное, чтобы новые мечтатели, стремящиеся ко всеобщему благоденствию и благополучию, придя сюда, не смогли запустить Хронопрокалыватель и не повторили нашей ошибки. Запасы энергии растут с каждым годом, и если лет через пятьдесят-семьдесят здесь снова появятся деятели вроде нас, — боюсь, очередную войну на Планете начинать будет некому.
— Думаешь, Бруно не сумеет предупредить Столицу?
Эрнест пожал плечами и отвернулся.
— Пошли. — Хильмо, отбросив пустую бутылку, встал рядом с Эрнестом.
— Вот тебе и путь к счастью, — горько ухмыльнулся Десто.
Через горе дорог, бездорожья беду
Я, пройти не сумев, упаду, пропаду.
Вам, кто следом пойдет, завещаю, любя:
Будьте трижды мудрей, будьте зорче меня.
Эрнест с Хильмо подняли старика и понесли к главному зданию Станции.
— Поэт! — хмыкнул Десто и двинулся следом за ними.
Я откинул капюшон штормовки, подставил голову под теплый дождь. Вода бежала по волосам, по лицу, капала за воротник. Надо было идти, и все же я медлил, не в силах отвести взгляд от кроваво-красных огней, усеявших мачты разрядников. Сумрак вокруг них был гуще, плотнее — казалось, он клубится, беззвучно бурлит, наливается мощью, копя тяжелую безумную ярость, чтобы в урочный час обрушить ее на нас. На мир, который его породил.
