Сумеречная зона - [12]

Здесь, в одной из однокомнатных клеток, на самом верху ободранной многоклеточной трущобы, на ободранном и продавленном диване, расположился обитатель башни со своей бледной подружкой. Комнату с обшарпанными обоями освещал торшер в стиле 60-х с прожженным оранжевым абажуром, в углу торчало бельмо неработающего телевизора, на стене — эстамп, улыбающийся космонавт на фоне ракеты с надписью «СССР».

Они нюхали кокаин, прямо с покоробленной поверхности журнального столика, больше похожего на разделочную доску — у девчонки не было даже зеркальца, у нее вообще ничего не было, кроме трусов, в которые она прятала деньги, и мятого платья на двух бретельках, чуть прикрывающего трусы. Она выглядела голой, незащищенной, как лист на ветру, как открытая ладонь ребенка и простой, как фарфоровая статуэтка советского производства, но ее ночному приятелю еще предстояло узнать о ней нечто пикантное.

Она вдохнула кокаин одной ноздрей — ногти у нее были без маникюра и коротко обрезаны, затем, тщательно собрав прилипшие к грязной фанере драгоценные кристаллики, втерла их в десны кончиком пальца — визави отметил, что зубы у нее кривые, но белые и крепкие.

— Аххрраны-Х-р-р-истовы, — сказала она неожиданно низким, вибрирующим голосом, от которого обитателя башни пробежал мороз вдоль хребта, вокруг ее тонких ноздрей проступили белые кольца, глаза распахнулись, на щеках вспыхнул румянец, и она легла набок, вдавив острый локоть в поддельную парчу дивана, — ложбинкой обозначилась маленькая грудь, едва прикрытая платьем, едва прикрытая платьем, обрисовалась линия бедра, изящная, как контур амфоры, ночной приятель, расширенными глазами, наблюдавший метаморфозу, потянулся к ее промежности, но она оттолкнула его руку.

— Зачем ты порезал тех пацанов?

— Чтобы они не зарезали меня.

— Они не собирались этого делать. Они хотели забрать «кокс», проследили, наверное, когда я покупала.

— Я не собираюсь отдавать шакалам свой кокаин и могу простить тебе, что ты их навела, но я не прощаю, когда меня называют пидором.

— Что? — Она улыбнулась.

— Ты не понимаешь русского языка? — Он расстегнул ширинку. — Так я тебе объясню.

Он дернул вверх подол ее платья.

Она схватила его за руку.

— У тебя что, есть презерватив?

— Не заговаривай мне зубы, у меня его нет, но я тебя, все равно трахну.

— Ты что, не понимаешь? — в ее голосе прозвучал гнев.

— Что? Ты боишься, что я заберу твои деньги? — Она молча повернулась к нему спиной.

— В чем дело? — он сильно хлопнул ее по заду. — Ты хочешь, чтобы я сделал тебе больно?

— Хочу. — Она приспустила трусы, обнажив ледяные белые ягодицы с горячим следом от его удара. Он хлопнул еще раз. Она дернулась и поджала колени к груди, комкая трусы в кулаки, зажатом между бедер. Затем, не отпуская руки, перевернулась на живот и развела ноги в стороны.

Такая манера поведения была ему знакома. Так делали женщины по всей Средней Азии, а Афганистане и Боснии, когда не хотели гневить Аллаха, принимая в себя сперму, не предназначенную для рождения потомства. Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись, хотя входы и находятся рядом. Но откуда здесь Восток? Ему еще предстояло узнать, что стрелка компаса взбесилась в этом мире, что ветер грядущего уже превратил ее в сумасшедший флюгер, сместив все ориентиры, он сам, не понимая этого, был сумасшедшим, бесовским существом, знаком Хаоса, начертанным на лбу мира.

Щель меж ее ледяных ягодиц была глубокой и горячей, как вход в ад, он вошел в нее рывком, она закричала, запрокидывая голову. Он схватил ее за волосы и вошел еще глубже, затем резко перевернулся на спину, натягивая ее на себя, она приподнялась на раздвинутых ногах и раскинула руки, уперевшись ладонями в диван, он сунул руку ей между ног, и рука его наполнилась.

Он выкатил глаза, диван косо поплыл под ним, качнулась многоэтажная башня, устремленная в испещренное лазерами небо, и взвыла, поднимаясь на струях огня, пронзивших существо, в которое превратились они оба, пока адский червь, горячий и скользкий, конвульсировал в его руке.

Глава 14

Подходя к своему дому, Воронцов ощущал давно забытое и совершенно неуместное чувство вины. В первый раз за много лет кто-то ждал дома его возвращения из ночного путешествия, девчонка не ушла по-английски, ее не унесли черти дальних странствий, — это было видно по свету в кухонном окне. Ощущать чувство вины было совершенно абсурдно, он никому и ничего не был должен, тем не менее, он ощущал его, и это вызывало в нем раздражение, но внутри раздражения светился крохотный огонек удовольствия.

Во дворе пахло сырой землей и цветами, она полила его цветы, а день был жаркий, и запахи были и своевременны, и уместны, и приятны.

Как и в прошлый раз, она встретила его на пороге кухни.

— Вы будете ужинать?

— Нет, спасибо, — отказался он, хотел было поблагодарить за цветы, но сдержался, в конце-концов, чтобы полить розы, надо было разобраться с системой полива, а значит, она шарила по его саду, и не следовало поощрять самоуправство.

— Я могу приготовить чай, — сказала девочка.

— Не надо, — ответил он и почему-то, посчитал нужным добавить. — Я не пью чай после водки, от этого колотится сердце.