Сумасбродные сочинения - [4]

II. Папаша Никербокер (пер. А. Ахмеровой)

Фантазия

Однажды, если не изменяет память, второго апреля 1917 года, я целый день ехал на поезде из родного захолустья в Нью-Йорк. Поезд подошел к Нью-Йорку, день подошел к концу, а я зачитался бессмертным романом Вашингтона Ирвинга о Папаше Никербокере и городишке, в котором тот некогда жил.

Не помню, откуда у меня эта книга. Издали ее в Англии и, видимо, давным-давно: к форзацу была приклеена вырезка из какого-то старого журнала с описанием Нью-Йорка того времени.

Вскоре вместо романа — перед мысленным взором по-прежнему стояли Папаша Никербокер, Сонная Лощина и Тэрритаун — я стал читать журнальную статью. Читал я в полудреме: за окном стемнело, да и мерное покачивание вагона навевало мысли о прошлом.

«Невиданное развитие происходит ныне в городе Нью-Йорке, что в южной оконечности острова Манхэттен, — сообщалось в статье. — По нашим сведениям, в нем ныне проживает по меньшей мере двадцать тысяч душ. С моря, даже на расстоянии полутора миль город представляет собой великолепное зрелище благодаря множеству церковных шпилей, которые возвышаются над крышами домов и деревьями, придавая Нью-Йорку особую благообразность. Остров защищен пушками дальнобойностью четверть мили, которые отлично защищают гавань, а сразу за ними простирается прелестный Баттери-парк, где после утренней службы местные жители любят прогуливаться со своими женами».

— Вот бы все это увидеть! — на секунду отложив книгу, пробормотал я. — Баттери-парк, гавань и горожан, после утренней службы прогуливающихся с женами, с собственными женами!

Я стал читать дальше: «Олбани-пост-роуд петляет по полям на север от города. Определенный ее отрезок именуется Бродвеем и имеет такую ширину, что сразу четыре транспортных средства способны двигаться по ней параллельно. Бродвей — любимейшее место променадов горожан и их жен, особенно весной, когда цветут яблони и клевер. После вечерней службы горожане неспешно бредут к берегу Гудзона: в одной руке рука верной супруги, в другой — подзорная труба, чтобы обозревать окрестности. По Бродвею пастухи гонят овец на местные рынки, а вдоль дороги козы лениво щиплют сочную траву и с любопытством разглядывают прохожих».

— Определенно, кое-что с тех пор изменилось, — пробормотал я и вернулся к чтению.

«В городе немало увеселительных заведений. В просторном здании театра каждую субботу можно насладиться шекспировской пьесой или концертом духовной музыки. Жителей Нью-Йорка отличает любовь к развлечениям и поздний отход ко сну. Театры закрываются после девяти, а два превосходных ресторана и после десяти вечера готовы предложить своим завсегдатаям рыбу, макароны, компот из чернослива и прочие гастрономические изыски. Одеваются ньюйоркцы под стать своему веселому нраву. Если в других колониях мужчины носят черные и бурые костюмы, то ньюйоркцы часто щеголяют в коричневых, цвета табака и даже расцветки „перец с солью“. Наряды нью-йоркских дам столь же экстравагантны и разительно отличаются от неброских платьев жительниц Новой Англии. Словом, ньюйоркцы и их жены легко узнаваемы благодаря модной одежде, непринужденности и расточительности — за малейшую услугу они с готовностью раскошеливаются на два, три или даже пять центов».

«Боже милостивый! — подумал я. — Вон когда все началось!»

«Американский писатель, мистер Вашингтон Ирвинг, (не путать с Джорджем Вашингтоном!) великолепно облек дух города в литературную форму. Созданный им образ Папаши Никербокера столь правдоподобен, что не будет преувеличением назвать его воплощением Нью-Йорка. Обаятельного Папашу Никербокера можно лицезреть на прилагающейся к статье ксилографии, созданной специально для нашего журнала. Современные ньюйоркцы посмеиваются над фантазией мистера Ирвинга и называют Никербокера пережитком прошлого. Тем не менее сведущие люди не сомневаются: образ старого джентльмена, доброго, но вспыльчивого, щедрого, но экономного, беззаветно любящего свой город, навеки останется символом Нью-Йорка».

— Папаша Никербокер! — пробормотал я, погружаясь в дрему, убаюканный мерным раскачиванием вагона. — Сейчас бы его сюда, чтобы увидел великий город в его нынешнем обличии! С удовольствием показал бы ему современный Нью-Йорк!

Я дремал и фантазировал до тех пор, пока мерный стук колес не слил обрывочные образы воедино. Перед мысленным взором, как в калейдоскопе, кружились Папаша Никербокер — Папаша Никербокер — Баттери-парк — Баттери-парк — горожане, прогуливающие с женами, но вскоре я уснул и проснулся лишь от гула Грэнд-сентрал: поездка закончилась.

На перроне меня ждал — кто бы вы думали?! — Папаша Никербокер собственной персоной! Не знаю, как это случилось: благодаря моей странной галлюцинации или другому чуду, но прямо передо мной стоял, приветственно протягивал руки и улыбался сам Папаша Никербокер, воплощенный дух Нью-Йорка.

— Невероятно! — выпалил я. — Только что читал о вас в книге, мечтал встретиться с вами и показать Нью-Йорк.

— Показать мне Нью-Йорк? — весело засмеялся старый джентльмен. — Сынок, я же здесь живу!

— Но ведь это было много лет назад, — напомнил я.