Сулла - [32]

Правое крыло еще не было задействовано. Это явилось причиной того, что Сулла, информированный об этой ситуации, решил пройти через линии со своей конницей, чтобы выручить Гортензия и Гальбу. В действительности, он смог вмешаться, потому что Архелай, увидев, что он подходит, отдал приказ на отступление. Итак, Сулла смог реорганизовать свое крыло, переместить Гортензия в резерв с четырьмя когортами (примерно 2 000 солдат) и быстро вернуться к командованию правым крылом, на которое, используя его отсутствие, Архелай направил свой натиск. Впрочем, он обнаружил, что как только покинул левое крыло, понтиец ввел элитные войска, знаменитых халкаспидов, озаботив Гортензия прийти на помощь, и вернулся командовать, когда сражение уже было в полном разгаре. Возвращение их командующего во главе конницы вызвало новый порыв у римлян, которые, правда, благодаря также брошенной им в сражение 1 000 человек подкрепления, углубились в линии противника; последний обратился в беспорядочное бегство. Боясь за левое крыло — менее благополучное, Сулла стремительно понесся туда с частью своей конницы и обнаружил, что Мурена во главе его войск с большой смелостью проникал во вражеские ряды. Когда два крыла уступили, центр долго не продержался, и вся вражеская армия была обращена в бегство.

Тогда Сулла пустился в преследование. Как и ожидалось, это была настоящая бойня, потому что у варваров не было достаточно пространства, чтобы выбраться всем вместе. Достигшие лагеря ткнулись в ворота, закрытые по приказу Архелая, который таким образом непременно хотел вынудить свои войска возобновить сражение. Через некоторое время солдаты попытались вновь встать в линию; но контингенты были слишком дезорганизованы, лишены своих офицеров и штандартов и скорее выглядели отданными на растерзание, а не отправившимися на битву. Второй раз их охватила паника, и они повернули, стремясь к лагерю, в который попали после длительных угроз и стенаний, чтобы им открыли ворота. Но теперь римляне были слишком близко; как только они увидели, что лагерь открыт, чтобы впустить спасшихся, то усилили натиск и ворвались туда, одержав полную победу.

Если верить самому Сулле, взаимные потери подтверждали абсолютное превосходство, достигнутое римскими войсками, так как только десяток тысяч варваров смогли спастись с Архелаем в Халкиде — в сражении было убито или взято в плен более 100 000 человек из войск Митридата; с римской стороны не досчитались только 14 солдат и, как утверждают, двое заблудившихся были найдены на следующий день. Правда, эти цифры, взятые нами из составленного командованием рапорта, нужно использовать с осторожностью или с известной долей скептицизма. Однако следует отметить, что ввиду уже возможной победы в сражении и беспорядочного бегства, в которое бросились враги, принимая во внимание пересеченность местности, дело могло кончиться настоящей резней.

Сулла дал отдых своим войскам и быстро поднял легкое соединение, встав во главе его, чтобы преследовать остатки азиатской армии, но сбежавшие из сражения Архелай и его люди были далеко впереди и беспрепятственно добрались до пролива Эврип, отделяющего Эвбею от Беотии. Здесь они в полной безопасности отчалили, так как знали, что римлянин не располагал кораблями и соответственно его преследование было напрасным. И это, без сомнения, было основанием того, что варвары, стремившиеся найти компенсацию только что испытанному разгрому и дать грекам понять, что война не кончилась, направили паруса на остров Закинф в Ионическом море: они должны были думать, что легко с ним покончат и таким образом принесут осложнения Сулле в его тылу; но жители острова сопротивлялись с большой решимостью, ведь там укрылось большое число римских граждан, организовавших оборону, которым даже удалась успешная вылазка, вынудившая Архелая спешно отчалить и вернуться в Халкиду (занимаясь по пути пиратством, чтобы хоть как-то поддержать свои войска).

Когда Сулла вернулся к своей армии, он узнал о капитуляции Акрополя, где скрывался Аристион с понтийскими войсками, которые у него еще оставались. Он прибыл на место и приказал, чтобы все те, кто принимал какое-либо участие в установлении тиранического режима Аристиона или же замеченные в сотрудничестве с Митридатом, были уничтожены — начиная с самого Аристиона, конечно. Не бог весть что известно об этой личности, которую греческие источники рисуют в сатирическом ключе, потому что считают Аристиона единственным, кто ответствен за несчастья Афин: «Он был сплавом коррупции и жестокости; в его душе соединились и смешались все пороки и все плохие черты Митридата. В последнем кризисе он был как смертоносное бедствие для Города, который некогда прошел невредимым через многочисленные войны, тирании и усобицы. Медиум пшеницы стоил здесь тогда 1000 драхм, осажденные питались ромашкой, росшей вокруг цитадели, варили обувь и кожаные изделия, а Аристион проводил время в попойках и пирушках, бросая саркастические насмешки врагу. Он жил, не заботясь о том, что священная лампа Минервы погибнет из-за отсутствия масла…» Этому черному воспоминанию, сделанному Дионом Кассием, соответствует впечатление Аппия из Александрии о жестокостях, совершенных Аристионом для утверждения своей власти и избавления от проримлян, когда, приказав убить одних, других отправил к Митридату: «Он делал все это, хотя и изучал эпикурейскую философию. В подобных действиях он не был одинок: до него в Афинах Критий (ученик Сократа) и его подчиненные установили режим тирании так же, как в Италии пифагорейцы, а в других частях Греции те, кто известны под названием «Семь мудрецов» и взялся за управление государством, управляли с жестокостью и явились более страшными тиранами, чем деспоты, которые были до них. Отсюда подозрение ко всем философам: пришли ли они в философию из-за любви к добродетели, или обратились к ней, чтобы оправдать свою узурпацию власти и денег? Так, сегодня мы видим большинство из них, живущих в безвестности и стесненном состоянии, по необходимости прикрывающихся философией и с презрением отзывающихся о богатых и могущественных; вполне понятно, что действуя так, они меньше презирают деньги и власть, чем страстно их желают, и те, кто является объектом их атак, выказывают больше мудрости, чем они в своем направленном на них презрении».