Сука - [3]
Взвод двинулся. Я не стала настаивать на приглашении и самовольно замкнула строй.
Звуки зимнего леса были мертвы. Всхлипы грязи под ногами или щелчки обломанных ветвей. Где-то шел бой. Издали едва доносился звук залпового огня. Работала артиллерия. На таком удалении ее реальная мощь казалась неубедительной, и скоро я вовсе перестала о ней думать.
Шаг за шагом вперед. Пустота и заброшенность на многие километры.
Обилие новых запахов кругом будоражило меня. Воздух разбился на тонкие трепещущие ленты. Там мох сырой. Тут дерево упало. Недалеко пучок травы, да такой горькой, что я сплюнула под ноги. Чуть дальше нора, в ней туша зверя… старая, с осени…
За очередным перелеском внезапно встала гигантская мачта линии электропередачи. Не сговариваясь, мы задрали головы. Сверху, с перечеркнутого проводами неба, на нас смотрели две крупные птицы, сидевшие на проводе вплотную к углу опоры. Я отвлеченно удивилась, что не учуяла заранее ни озона, ни электрического поля… Нет, не странно. Линия ЛЭП тоже была мертва. Обрыв, вероятно. Нелепость: немота и холод проводов, сотворенных для сверхнапряжения. Где-то витком огромного кольца к земле спускались провода. Далеко, за километры отсюда.
Впереди блеснули рельсы старой одноколейки, проросшие травой сквозь дерево шпал. Блестевшее издали, вблизи полотно оказалось бархатно-ржавым. Вдали – пустая сторожка у переезда…
Неимоверно медленно двигался Ушаков. В недавнем прошлом выпускник военного училища, он тем не менее казался знающим надежным командиром. Поэтому его опаска меня удивляла. Живых людей на километры кругом не было… живых не было… Пожарище!
Диссонансный вкус холодной гари внезапно облил гортань и горло. Не лес. Не порох. Жилище. Но очень далеко, пока неясно. И так болезненно знакомо.
Я прикусила щеку изнутри, чтобы трусцой не обогнать начвзвода. Привкус собственной крови отвлек меня и приглушил кричащий призыв в голове.
Светало. Легкий морозец прихватил сединой влажную траву. Запахи прояснились. Шаг за шагом я все тверже убеждалась, что карта Ушакова прямиком выводит нас на место пепелища. Живых там не было. Перед последним некрутым подъемом я прикрыла веки и начала считать трупы. Вскоре сбилась: ветер путал, смешивая нити. Много.
2
Раньше. По их подсчетам, мне пятнадцать.
– Ну, как ты, редкая диковина?
Новый доктор. Молодой, красивый, перспективный. Обо всем этом ему известно.
– Кто? – Я быстро сцепила челюсти, чтобы не зевнуть от волнения.
– Ты.
Он придвинулся в кресле, весело подмигнул и спросил таинственно:
– Говорят, ты собака?
– Я собака.
– А где же твой хвост?
– Я не ребенок, а собака.
– Купирован, значит, – будто себе под нос, пробормотал он.
Это шутка. Я здесь давно и уже знаю, что это такое.
– Хочешь, я прямо сейчас тебе докажу, что ты человек?
Я готова. Таких попыток были сотни.
– Если бы ты была собака, ты бы сказала «я не щенок». Щенок, не ребенок. Логично?
Я улыбнулась, чтобы он понял, что я понимаю. Он оказался умнее других.
– Мне понятно. Я сказала, чтобы вам было понятно.
– Хитро. Один-ноль. Ну, тогда давай знакомиться.
– Я Дана Бойко, – привычно отрапортовала я.
– Это мне как раз известно. А вот ты меня не знаешь…
– Михаил Юрьевич Набоков, – ляпаю я.
– Интересненько. И как ты узнала?
– На доске расписаний. Там один новый лист. Вы новый, и он новый.
– И что обо мне там написано?
– Дежурство: вторник-четверг-суббота.
– Благодарю. Не читал. Ну, раз ты у нас такая сообразительная, расскажи, как тут кормят?
– Вас или нас?
– Есть какая-то разница?
Я поняла, что слишком разговорилась. Разница, безусловно, есть. Достаточно ущербного человечьего обоняния, чтобы не усомниться. Но я не собиралась это обсуждать.
Лермонтов был очень открыт, в этом была его хитрость. Мне есть за что его благодарить. Хотя методы его были нечисты, как у всего их племени, я пострадала меньше многих.
Я кивнула. Мне ничего от них не нужно.
– Чтобы все у нас получилось, мне тоже понадобится твоя помощь. Всегда говори только то, что думаешь. Не ври и не придумывай.
– Ага.
– Вот уже и врешь! Ведь невозможно говорить одну только правду. Поэтому если не хочешь говорить, тогда молчи. Мне – только правду!
– Ладно.
– Попробуем. Я тебе неприятен?
– Мне все равно.
– Вот опять! Ведь мы договорились…
– Я пытаюсь говорить, что думаю. Здесь никто так не делает. Сейчас… Вы интересно говорите, хорошо пахнете и не такой дурак, как остальные. Но для меня это не важно. Вы на другой стороне.
– Хорошо. Очень хорошо. А что для тебя важно?
– Выйти отсюда.
– Каждая цель требует усилий. Что ты делаешь, чтобы выйти?
– Это никого не касается. Подкоп не рою.
– Отлично!
Он что-то записал в тетрадь и отпустил меня с условием.
– И последнее на сегодня. Ты, как мы совместно установили, не ребенок. Так что с этого дня начинай из каждого события делать маленький вывод. Ничего сложного. Не надо интерпретировать чашку чая. Для начала я предлагаю подытожить нашу встречу.
– Ничего особенного.
– Так. Это твой вывод?
– Да.
– Это неверный вывод.
Я кисло приулыбнулась. Он продолжил:
– Твоя цель – выйти отсюда. Моя цель – будь внимательна, – чтобы ты вышла отсюда. Я карьерист, что мне это даст, объяснять не стоит. А теперь внимание: вывод. У тебя появился союзник. А это всегда облегчает задачу. Свободна.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.