Сухэ-Батор - [52]
Долгая жизнь умудрила его. Девизом стали слова: не пренебрегай ни великим, ни малым — каждый может пригодиться. Это был хитрый, изворотливый приспособленец. Богдо-гэгэн, доверяя многолетнему опыту хутухты, часто советовался с ним.
Сухэ-Батор был намного моложе Чжалханцзы, но все уловки престарелого «святителя» не могли ввести его в заблуждение. И все же он решил действовать через хутухту. Вторая группа, которую должен был возглавить Сухэ-Батор, деятельно готовилась к поездке в Россию. Чойбалсан не подавал никаких вестей, но, несмотря на это, следовало заставить богдо-гэгэна поставить печать под официальным обращением к Советскому правительству. Чжалханцза с охотой согласился выполнить поручение. Неизвестно, обращался он к богдо или нет, но, по его словам, он дважды разговаривал с «многими возведенным» и каждый раз получал ответ: «Пока воздержаться».
Можно было впасть в отчаяние.
«Чжалханцза хутухта обманывает нас… — думалось Сухэ-Батору.. — Нужно изыскать иные пути».
На собрания кружка иногда заглядывал другой «святитель» Дуйнхурийн да-лама Пунцук-Дорджи. Этого да-ламу новые власти обошли чином и жалованьем. Он вечно ворчал и призывал проклятья на голову гаминов. Чтобы досадить любимчикам богдо, ратовавшим за японцев и американцев, он готов был выполнить любое поручение кружка. Пунцук-Дорджи был в дружбе с учителем Жамьяном. Сухэ-Батор вызвал Жамьяна и сказал:
— Действуйте через Пунцук-Дорджи. Время не ждет. Печать должна быть поставлена!
Сухэ-Батор дал каждому из кружковцев приказ всеми средствами добывать оружие. Еще раньше было решено раздобыть винтовки и гранаты в бывшем монгольском арсенале. Оружейные склады охранялись плохо, и Сухэ-Батор на одном из собраний разработал тщательный план нападения на арсенал. Но кто-то донес об этом замысле китайским властям, и на следующее утро у складов появилась многочисленная охрана. Пришлось отказаться от заманчивого плана.
Все чаще и чаще за последнее время в Урге стали появляться разрозненные группы белогвардейцев, отступивших под ударами Красной Армии. По приказу китайских властей белогвардейцев сразу же обезоруживали.
— Следует опережать гаминов, — говорил Сухэ-Батор. — Будем скупать оружие у белогвардейцев — скоро оно нам пригодится.
И в самом деле, кружковцам удалось выменять на мясо и творог целый ящик ручных гранат и несколько револьверов. Но это были небольшие успехи. Все с нетерпением ждали вестей от Чойбалсана.
Неужели так и не удалось ему перебраться через границу? А возможно, его схватили гамины. Об этом страшно было думать.
И вдруг от Чойбалсана была получена телеграмма.
«Наши торговые дела идут хорошо, — читал Сухэ-Батор, и пальцы его дрожали. — Почему задерживается выезд остальных? Напоминаю, что необходимо привезти подарок от богдо».
— Он в России! — воскликнул Сухэ-Батор. — Нужно письмо с печатью богдо…
Но Жамьян каждый раз приходил с понурой головой:
«Нет, Пунцук-Дорджи не удалось доложить богдо о письме»… Сухэ-Батор едва сдерживал себя. Он мысленно награждал «многими возведенного» самыми нелестными словами. Если бы можно было ворваться во дворец и под дулом револьвера заставить эту старую слепнущую клячу, этого закоренелого сифилитика и пропойцу поставить печать на документе!..
Терпение истощалось. Глупая формальность. Но как много значит она сейчас!..
Разбитый и усталый возвращался Сухэ-Батор в свою юрту. Играл с сыном Галсаном, но лицо было сурово. Янжима безмолвно смотрела на мужа. А глаза опрашивали: «Ну как? Удалось поставить печать?»
И Сухэ-Батор, понимая этот безмолвный вопрос, сдерживая раздражение, отвечал:
— И на этот раз ничего не вышло. «Многими возведенный» беспробудно пьян. Вчера его отливали водой. Мы решим так: ты вместе с Галсаном перейдешь жить в мазанку к соседу. Я уже договорился. Юрту прядется продать. На дорогу нужны деньги. Много денег. Ведь я поеду в Троицкосавск под видом купца. Нужно купить телеги. Отсиживаться в Урге больше нет смысла. Получил телеграмму от Чойбалсана. Торопит…
Янжима только вздыхала. Она знала, что муж идет на верную гибель, но разве отец Дамдин отговаривал его в первый раз? Да и вправе ли она отговаривать его от поездки, если смысл всей жизни его именно в том, чтобы вызволить из неволи свой народ? Она и сама посещала собрания кружка и знает, что такое партийный долг.
За себя и за сына она не тревожилась. Только бы с Сухэ-Батором ничего не случилось. И все-таки сердце сжалось от дурного предчувствия. Трудно быть женой солдата, еще труднее быть женой солдата революции…
Вернулся сияющий Жамьян, протянул бумагу. Сухэ-Батор не верил глазам: на письме стояла печать богдо! Значит, Пунцук-Дорджи сделал свое дело.
В Россию, в Россию, на север!..
НА СЕВЕР, В РОССИЮ!
Сухэ-Батор, продал свою юрту и простился с семьей. Он был как путник, томимый жаждой и стремящийся к далекому источнику. С Сухэ-Батором отправлялись еще пять человек. Делегаты были взбудоражены. Из Урги решили выбираться поодиночке.
Сухэ-Батор отправлялся в путь под вымышленным именем. Он — купец Тумур, едущий за покупкой телег. Одет был купец Тумур в новенький чесучовый халат, янтарный мундштук трубки-гансы, небрежно засунутой за голенище гутула, лишний раз свидетельствовал о зажиточности и благосостоянии. Особенно хорош был ташюр — бамбуковое кнутовище с костяной ручкой. И никто не знал, что белую костяную ручку можно отвернуть; тогда окажется, что внутри ташюра запрятано письмо с печатью самого «многими возведенного».
