Сухэ-Батор - [23]

А в это время в Урге появился узколицый всегда улыбающийся японский чиновник Кодама. Этот чиновник был искушен в дипломатических делах и приехал с особым поручением якобы от самого императора. Он поселился в покоях министра иностранных дел Ханда-Дорджи. Он привез богатые подарки богдо-гэгэну и самому министру иностранных дел. Не забыл он прихватить с собой и ящик лучших японских вин. На глаза «живому богу» он показываться не решался, а вел переговоры с Ханда-Дорджи.

— Наш великий император готов помочь вам объединить Внешнюю и Внутреннюю Монголию в одно государство, независимое государство, — говорил он, и его узкие глаза превращались в две щелочки. — Вы зря надеетесь на белого царя. Мы — люди желтой расы, и белому царю не понять наших общих чаяний. Джунгария, Барга, Внешняя Монголия, Внутренняя Монголия — это ваши исконные земли. А правительство русского царя спит к видит, как бы прибрать Монголию к рукам и диктовать ей свою волю, превратить ее в свою колонию. Китай или Россия — не все ли равно? Русские купцы и фабриканты не лучше китайских. А мы вам поможем, как братьям. И за эту помощь просим представить Японии некоторые торговые и территориальные права и льготы.

Ханда-Дорджи хмурился.

— Хан уже предлагал вам однажды связь и дружбу, — отвечал он, — но вы не пустили нашего посла министра внутренних дел да-ламу дальше Хай-лара. Чем это объяснить?

Японец жмурился, улыбался, говорил:

— Времена меняются. Вам ли не знать, что политика подобна колеснице, то взбирающейся на крутую гору, то срывающейся с откоса. Тогда было рано, а завтра будет поздно.

Но столь туманные объяснения не удовлетворяли министра. Он совещался с князьями, а японскому посланнику не отвечал ни «да», ни «нет». Все зависело от переговоров делегации Сайн-нойон-хана в Петербурге. Кроме того, Ханда-Дорджи не верил японцам, считал их злейшими врагами монголов и по-прежнему возлагал надежды лишь на Россию. Дальновидный Ханда-Дорджи по-прежнему ждал помощи от России. Сейчас ему приходилось трудно, так как Кодама был сочувственно встречен высшими ламами и некоторыми князьями. Даже сам богдо склонялся на сторону Японии.

— Только Россия, только Россия… — цедил сквозь зубы Ханда-Дорджи. — Японцы — это смерть автономии, смерть Монголии.

Наконец миссия Сайн-нойон-хана вернулась в Ургу. В результате переговоров царское правительство обязалось дать богдо-гэгэну заем в три миллиона рублей. За это монголы должны были отозвать все свои войска с китайской территории и отказаться от идеи Великого Монгольского государства. Чтобы контролировать, как расходуется новый заем, царское правительство назначало в Ургу своего финансового советника, который должен будет руководить всей экономической политикой монгольского правительства.

По случаю этого соглашения во всех храмах начались богослужения. На всех перекрестках глашатаи кричали:

— Пусть процветает автономия! Пусть вечно здравствует солнечно-светлый, слава ему!..

Кодама поспешно покинул Ургу. Японскому императору от имени богдо было послано письмо с выражением сожаления по поводу того, что прежние попытки установить связь и дружбу не увенчались успехом, и с выражением надежды на то, что японский император в будущем согласится помочь «доброму делу» объединения всех монголов. Это письмо попало в руки агентов царской России.

— Погодите, грязные скоты! — шипел в ярости Кодами. — Мы вас еще скрутим!.. Сегодня сорвалось— завтра не сорвется…

В эти дни богдо-гэгэн посетил свои верные войска, чтобы благословить их. Его несли на паланкине через весь город, а потом до самого Худжирбулана он ехал в экипаже. Завывали трубы, гремели медные тарелки и бубны. В казармах начался переполох. Всех выстроили на плацу для встречи «живого бога». Вот показался паланкин. Носильщики остановились посредине плаца, опустили паланкин. Джебдзундамба степенно сошел на землю; подслеповатыми глазами окинул ряды солдат. После короткой молитвы он в сопровождении начальства направился вдоль строя. Солдаты склоняли головы, богдо совал им руку для поцелуя. И на этот раз он был изрядно навеселе. Вот богдо поравнялся с Сухэ. Командир полка подобострастно зашептал:

— Лучший пулеметчик святой армии солнечно-светлого!..

Богдо посмотрел на курсанта с интересом. Тот стоял спокойно, не опуская глаз. Лицо было худое, с плотными желваками, на полных губах едва приметная снисходительная улыбка. «Дерзкий!» — отметил про себя богдо и сунул курсанту руку для поцелуя. Сухэ нагнулся, как это делали все, но нагнулся очень низко, и рука великого ламы скользнула по голове пулеметчика. Богдо ничего не оставалось, как благословить Сухэ. И никто, кроме самого богдо-гэгэна, не заметил этой маленькой уловки хитрого пулеметчика. «Нужно его запомнить…» — решил «живой бог», но вскоре понял, что это невозможно — представляли и других пулеметчиков, и все лица казались великому ламе одинаковыми. Когда церемония закончилась, богдо сразу же сел в экипаж и в дурном расположении духа покинул Худжирбулан.

Мигмар, который стоял рядом с Сухэ, восхищался:

— Отчаянный ты! Смотри, как бы бурханы не прогневались на тебя за такое святотатство…