Сухарева башня - [54]

– Я ж тебе сказал, что я сотрудник угрозыска, – сказал Опалин, показав удостоверение, – какого черта ты на меня полез? Судить тебя будут теперь.

Лежащий недоверчиво покосился на него, но все же нашел силы, чтобы проблеять:

– Ты не смеешь… трогать Софью Васильевну… Она хорошая…

– Она уголовница, а ты дурак, – безжалостно бросил Опалин. – Она в доме? – Он кивком указал на избу. Лежащий замотал головой.

– Значит, в доме, – с удовлетворением констатировал Иван. Он подобрал свой браунинг, отряхнул его и сделал шаг к дому, но внезапно понял, что оставлять такого противника за спиной нельзя, вернулся и прострелил лежащему колено, чтобы тот не мог последовать за ним. Раненый отчаянно закричал.

– В другой раз подумаешь, прежде чем бросаться на агента угрозыска, – сказал Опалин, дернув щекой. Он снова потерял шапку в пылу борьбы, но ему не было холодно. Подойдя к дому, он выстрелил по двери и рядом с дверью – на случай, если там притаилась Сонька, – перезарядил браунинг и вошел. Очень бедно, очень чисто, в клетке у окна мечется какая-то небольшая птица. «Нет, не канарейка», – подумал Опалин, мельком посмотрев на нее. Опустив глаза, он увидел капли крови на полу и пошел по ним. Капли привели его к лестнице, которая уходила вверх, на чердак. Иван немного подумал и усмехнулся.

– Ну что, Сонька, танцуй, – сказал он негромко и стал снизу стрелять по чердаку. Наверху кто-то взвизгнул и шарахнулся. – Выходи с поднятыми руками, сука! – заорал Опалин.

Кто-то застонал в ответ, и все стихло. Птица испуганно заметалась в клетке, косясь на Опалина круглым черным глазом. Он методично перезарядил обойму, удивляясь про себя, почему все происходит так обыденно, почему он не ощущает ничего – или почти ничего. Шея все еще ныла от захвата ружейным ремнем, он дернул головой и, оскалившись, стал осторожно подниматься по лестнице. Но ступени кряхтели под его ногами, выдавая его, и он остановился. «А ну как она легко ранена… а ну как бросится на меня…» Он перевел дух и одним прыжком поднялся на чердак.

Свет, проникавший в довольно широкое окно, освещал несколько сундуков, старый ларь, деревянную детскую лошадку и поставленный боком портрет последней царицы в широкой раме. Соньки нигде не было видно. «Нет, этого не может быть…» – подумал Опалин в изумлении – и тут она с воплем вылетела на него из какого-то закутка, держа в руках топор. Тот самый, которым всего несколько минут назад ее поклонник колол внизу дрова.

«А ведь мне показалось, что чего-то во дворе не хватает…» – мелькнуло в голове Ивана, когда он уворачивался от топора. Он выстрелил, но Сонька снова попыталась его ударить, он опять увернулся, но при этом дернул рукой, браунинг врезался в некстати подвернувшийся бок ларя и упал на пол. Опалин бросился на соперницу и вывернул ей руку, державшую топор, но Сонька стала лягаться, бодаться, брыкаться – и все это, не переставая дико кричать. Топор он отнял, однако противница вовсе не собиралась сдаваться – она выскользнула, при этом рукав шубы отодрался с треском. Сонька завыла еще отчаяннее и лбом ударила его в лицо (бандитский прием, который называется «взять на кумпол»). Опалин вскрикнул и отшатнулся, получил удар ниже пояса, выронил топор, и Сонька вцепилась ему в горло. Отбиваясь, он ударил ее раз, другой, но шуба гасила его удары, кровь текла у него по лицу, мешая видеть, и тогда он схватил Соньку и, выбив окно ее спиной, вместе с ней выбросился наружу. Он упал на нее и, чувствуя, что она больше не держит его за горло, откатился в сторону. В глазах у него стало темнеть, он загреб снег и принялся прикладывать его к лицу. Когда он окончательно пришел в себя, Сонька лежала на спине, глядя в небо, и беспокойно шарила руками по шубе, как это делают умирающие.

– Слышь, Ваня… Я ног не чую.

Словно не они только что дрались не на жизнь, а на смерть; словно не было этой ужасной схватки на чердаке, о которой Опалин вспоминал с отвращением. Кое-как он поднялся (до того он стоял на одном колене) и, чтобы унять дрожь в ногах, прислонился к корявому стволу яблони. Рыжие волосы Соньки разметались, светлые глаза были теперь прикованы к его лицу, и она по-прежнему водила ладонями по шубе. Этот жест сводил его с ума.

– Где Ларион? – спросил он.

– Где надо, – ответила лежащая с вызовом, и он подумал, что жесты обманывают, она не умрет. Но тут скрипнула калитка, и Опалин увидел, что за ней стоит почтальон – совсем молодой парень, чем-то даже похожий на него, но в очках, которые придавали ему необыкновенно ученый вид. Он с ужасом поглядел на хозяина, который без движения лежал на снегу, и на молодую рыжую женщину в шубе без одного рукава, распростертую возле избы.

– Уголовный розыск, – сказал Опалин, шмыгнув носом, и махнул удостоверением. – Вот что: телефон в поселке есть?

– Е-е-есть, т-товарищ, – пролепетал почтальон, с трепетом глядя на него.

– Дуй к аппарату, – распорядился Опалин, – звони в угрозыск. Он без номера, просто скажешь телефонистке – МУР, понял? Скажешь, что тебе нужен Логинов из первой группы. Повтори!

– Вызвать МУР, – пробормотал почтальон, – Логинова из первой группы…