Сухарева башня - [52]

Он стоял, тяжело дыша, и пот струился у него по телу. Странным образом он ничуть не ощущал себя победителем. Двух бандитов он убил, но еще трое, включая Стрелка, оставались на свободе. Держа браунинг наготове, Опалин обошел дом. В одной из комнат он увидел знакомый патефон и закусил губу. «Значит, Сонька тоже тут квартирует, – констатировал он, найдя в шкафу женские вещи. – И они говорили, что ждут какой-то поезд. Ну-ну…»

«А ведь они вернутся сюда, – неожиданно понял он. – Вернутся, а у забора труп валяется… Нехорошо».

Он вышел из дома, взял труп Маховера за ноги и поволок его за сарай, после чего забросал снегом следы крови. Неожиданно калитка отворилась. Опалин дернулся – и тут узнал человека из первого дома, который колол дрова. Это был худой, жилистый мужичок, с виду лет 50, с тощей шеей и печально свисающими усами.

– У вас тут что, стреляли? – несмело спросил тот.

– Не, просто примус взорвался, – ответил Опалин, кивая на обгоревшие занавески. Но тот заметил, как Иван сунул руку в карман, и быстро сделал шаг назад.

– Примусы… да. Это такое дело… Извините…

– Ничего, Сонька все равно собиралась новый привезти, – буркнул Опалин. Мужичок замер.

– Софья Васильевна? Что ж… Дело хорошее…

И одно это почтительное «Софья Васильевна», сопровождаемое вздохом, сказало молодому сыщику больше, чем тома исследований.

– Ай, бесстыдник, – промолвил Иван укоризненно, качая головой. Мужичок замигал, но потом смущенно засмеялся.

– Хорошая она баба, – сказал он.

– Сеструха-то моя? – хмыкнул Опалин, с ходу записываясь в братья к женщине, которую ненавидел. – Хорошая, да. Только ты это… смотри! Не шали!

– Да я че, я ж все понимаю, – вздохнул мужичок, и лицо у него сделалось такое грустное и влюбленное, что Ивану стало не по себе. – Ваша сестрица – женщина видная. А я что?

– Ну женщин-то много на свете, – не удержался Опалин.

– Много-то много, – серьезно ответил собеседник, – а Софья Васильевна одна. А танцует как! – Он снова вздохнул. – Ладно, если что… я тут рядом, хорошо?

Он ушел, осторожно ступая подагрическими ногами в валенках. «Ну вот, и этот старик попался на Сонькину удочку», – подумал Иван с неудовольствием. На самом деле старику было 37 лет, но на фронте он был отравлен газами и с той поры часто болел.

Опалин вернулся в дом, отыскал в Сонькиных вещах светлое покрывало, которым она особенно дорожила, и накрыл им тело Бардышева, после чего занялся простреленной дверью. Его забавляла мысль, что он ждет бандитов в отличнейшей, просто идеальной засаде, как ждал бы в мышеловке вострозубую мышь вооруженный до зубов кусок сыра. Забив и замаскировав отверстия от пуль, Опалин бросил взгляд на покрывало, которое наполовину пропиталось кровью, и внезапно насторожился. С дороги доносился шум мотора. Иван бросился к окну. Точно, машина заехала за деревья и остановилась, еще несколько мгновений – и на тропинке, ведущей к дому, показалась раскрасневшаяся, похорошевшая Сонька в собольей шубке, со свертками в руках. Эту шубку Опалин хорошо помнил и знал, что из-за нее перерезали горло женщине – но Соньку, судя по всему, такие мелочи не смущали. Однако не подружка бандита и не ее сияющий вид поразили его в эту минуту больше всего. Он увидел то, чего не должно быть – распахнутую настежь калитку и снег, закапанный кровью. Вениамин Маховер, который, судя по всему, был только тяжело ранен, но не убит, полз по тропинке, стонал, время от времени останавливался и, стоя на коленях, махал руками, пытаясь из последних сил предостеречь своих. Затем, что-то сообразив, он вытащил револьвер и выстрелил в воздух. Кажется, на это ушли его последние силы: он выронил оружие и повалился на бок.

Сонька услышала выстрел, бросилась вперед, увидела его, и улыбка застыла у нее на губах. Но когда из калитки выбежал Опалин, на ходу вытаскивая браунинг, она отчаянно завизжала, швырнула в его сторону все, что держала в руках (ни один из свертков, само собой, не долетел: все провалилось в снег), и, все еще визжа, бросилась обратно. Опалин дважды выстрелил в нее, она заверещала, отскочила в сторону, оступилась и рухнула в снег. Случайно или намеренно, но Маховер своим телом загораживал тропинку, по которой бежал Опалин, и, когда Иван собирался перепрыгнуть через раненого, бандит неожиданно приподнялся, изловчился и хватанул его за ногу. Иван повалился в сугроб, взметая снежную пыль, и почувствовал, что человек, которого он почти убил, барахтается рядом и из последних сил пытается подобраться к его горлу. Нащупав рукой что-то металлическое и сообразив, что это оружие, Опалин, не думая, ткнул дулом в Вениамина и выстрелил несколько раз. Защелкал барабан, и он понял, что стреляет из револьвера самого бандита. Выстрелами Маховера отбросило в сторону. Он лежал, откинув руку, и из его рта текла кровь. За деревьями тарахтел мотор, который пытались завести, но мороз был на стороне Опалина: машина барахлила. Сообразив, что еще не все потеряно, Иван вскочил, взглядом отыскал свой браунинг, поднял его и побежал вперед. Шапка упала с его головы, но он не чувствовал холода. Мотор наконец завелся, и, когда Иван выбежал на дорогу, машина ехала прямо на него. Он выстрелил по колесам и потом – уже на автомате, почти не целясь, – всадил в шофера остаток обоймы и отскочил в сторону. Автомобиль, проехав несколько метров мимо него, врезался в дерево и остановился. Достав на ходу запасные патроны, Опалин перезарядился и подошел к машине. Человек, обмякший на водительском месте, дышал с трудом и отворачивался от него, но так как Иван уже узнал автомобиль, он понимал, кого увидит за рулем. Это был Сеня Жуков.