Суета сует. Пятьсот лет английского афоризма - [54]

Христианство сделало нас духовными варварами, наука — интеллектуальными.

Если у вас отсутствует религиозный опыт, верить в Бога нелепо. С тем же успехом вы можете верить в совершенство устриц, если от них вас тошнит.

Не стоит понимать искусство слишком буквально…

Правда — это правда; правда с большой буквы — химера, пустое место.

Природа чудовищно несправедлива. Талант — тому свидетельство.

В искусстве простые вещи бывают сложнее самых сложных. Чтобы решать простые задачи, нужен талант — и не от головы, а от сердца.

Чувственность и чувство, похоть и нежность бывают не только врагами, но и друзьями.

Есть люди, которые, не успев чем-то восхититься, уже испытывают ненависть к предмету своего восхищения…

Благородная Бедность выродилась из знатной дамы в нищенку, из аристократки в поденщицу в сальном фартуке, в дырявых резиновых сапогах. Чтобы боготворить столь отталкивающую Дульсинею, надо быть безумнее самого Дон Кихота…

Его (Рембо[23] — А.Л.) вера была столь сильна, что он готов был потерять жизнь в надежде обрести иную, лучшую.

Работа ничем, в сущности, не отличается от алкоголя и преследует ту же цель: отвлечься, забыться, а главное, спрятаться от самого себя.

При рождении каждый человек имеет право на счастье, но горе тому, кто этим правом воспользуется.

Плохую книгу написать так же трудно, как хорошую, — и даже труднее, ведь плохой писатель пишет «от души», «сердцем».

Несколько оправданий всегда звучат менее убедительно, чем одно.

Замены таланту нет. Целеустремленности и добродетели без таланта — грош цена.

Пародия и карикатура — самая целенаправленная критика.

Чем более изощрен порок в теории, тем более невыразителен и однообразен он на практике…

Для всякого разумного человека страшен ад, как таковой, а не способ доставки туда.

Стараясь быть значительнее, мы что-то в себе убиваем и, в результате, становимся еще ничтожнее. В доброе старое время поэты сначала теряли невинность, а потом ее воспевали. У нас же все наоборот: мы начинаем с поэзии жизни, а кончаем прозой…

У реформаторов только и разговоров о размере, цвете и механизме двигателя прогресса. Неужели они не понимают, что тут важен не двигатель, а цель, направление?! Неужели они не понимают, что мы сбились с пути и должны возвращаться, причем лучше всего — пешком, а не на «колесах истории»?

Человек — это канатоходец, который идет по проволоке, на одном конце которой его ум, сознание и душа, а на другом — тело, инстинкт, все земное, подсознательное, таинственное.

Сказать людям, чтобы они подчинились Иисусу, значит требовать от них сверхчеловеческих усилий. А все сверхчеловеческое, как свидетельствует опыт, кончается недочеловеческим.

СИРИЛ КОННОЛЛИ 1903–1974

Критик, эссеист и журналист Сирил Коннолли сотрудничал в журналах «Нью-Стейтсмен» и «Обсервер»; в 1939 году, вместе с поэтом Стивенсом Спендером (р. 1909), основал журнал «Горизонт». Коннолли — автор романа «Денежный фонд» (1933), а также нескольких сборников эссе: «Противники обещаний» (1938), «Беспокойная могила» (1953). Афоризмы взяты из эссе Коннолли, из его статей, публиковавшихся в английской и американской периодической печати, в том числе и в «Горизонте», и — в первую очередь — из наиболее известного сборника «Беспокойная могила», в котором сам Коннолли фигурирует под псевдонимом Палинурия, рулевого из «Энеиды» Вергилия, который заснул за штурвалом, упал в воду, по счастливой случайности остался жив, был выброшен волной на берег, однако вскоре был убит местными жителями. Палинурий — символ беспечного, легкомысленного поводыря, и его история — довольно прозрачная метафора роли и удела художника в XX веке.

Литература — это то, что читается дважды; журналистика — один раз.

Подобно тому, как скрытые садисты становятся полицейскими или мясниками, человеконенавистники становятся издателями.

Если боги хотят вас погубить, они внушают вам, что вы подаете надежды.

Нет более беспощадного врага истинного искусства, чем детская коляска за дверью.

Всем обаятельным людям есть что скрывать — и прежде всего свою полную зависимость от чужого вкуса.

Впредь художника будут оценивать по степени его одиночества. И по глубине его отчаяния.

Лучше писать для себя и лишиться читателя, чем писать для читателя и лишиться себя.

Крупный писатель создает своей собственный мир, и его читатели гордятся, что живут в этом мире. Писатель посредственный тоже может залучить читателей в свой мирок, но очень скоро он увидит, как они, один за другим, потянутся к выходу.

Чтобы получать удовольствие от обучения в закрытой школе, необходимо обладать добродетелями человекообразной обезьяны.

Писатель становится хорошим стилистом, когда его язык делает все, что от него требуется, без всякой стеснительности.

Я всегда ненавидел себя в любой, отдельно взятый момент. Сумма таких моментов и есть моя жизнь.

Мальчики не взрослеют постепенно. Они продвигаются вперед толчками, как стрелки станционных часов.

Английский аристократ — отстойник мелкой лести.

Секрет журналистики: писать так, как говорят люди… не обязательно то, что говорят, но ничего такого, чего бы не говорили.

Будь счастлив