Суета сует - [71]

Егор вежливо улыбался, но улыбка получалась кислой. Митрия Митрича он не слушал. У плеча колдовала Марья — плаксиво скривившись, промывала самогонкой раны, и Егор, окаменев лицом, сводил грозно к переносице брови, стискивал зубы, отчего на скулах вздувались желваки, и иногда, дернув головой, обжигал жену взглядом: полегче, мол. Та испуганно заглядывала ему в лицо, покрытое капельками пота, точно росой:

— Больно, Егорушка?

— Ничего, валяй, фершал… Терпимо.

Марья перевязала его, села неуверенно на лавку и, сцепив на коленях руки, уставилась умоляюще на мужа.

— В больницу надо бы…

Егор пренебрежительно отмахнулся.

— Надо, — принялась торопливо убеждать жена. — Кровяная жила не тронута, слава те господи, но порезали они тебя страсть как. Рука сохнуть будет, сухорукой станешь. — Она всхлипнула. — Скажи хоть ты ему, Митрий!

Митрий Митрич откинулся к стене, поглядел оценивающе на Егора, пожевал губами. Подтвердил солидно:

— Врачу надо показаться непременно. Может быть заражение крови. Столбняк. Не исключено бешенство.

Егор с сомнением посмотрел на него, хмыкнул, хотя уже понял, что ехать придется. Бок пылал, и рука ныла, а иногда вздрагивала, словно озорник какой дергал за жилку, и тогда заходилось сердце, боль горячей волной била в голову, и все вокруг: Марья, стол, выцветшие плакаты на стене, щекастое красное лицо шурина — расплывалось, исчезало, покачиваясь, в алом, с желтыми кругами тумане.

— Так ехать, говоришь?

— Полагаю, безусловно. Собирайтесь, я одним моментом запрягу.

Марья засуетилась, помогла одеться хакающему, фыркающему от боли мужу, укуталась наспех сама и бережно вывела Егора на крыльцо.

На улице уже светало. Бледная прозрачная луна запуталась в вершинах сосен. Белесая дымка затянула двор, затушевала сарай — только волки резко, кричаще чернели уродливыми комками на утоптанном снегу.

Митрий Митрич стоял у крыльца и, подергивая вожжами, грозно покрикивал на лошадь. Дурачок испуганно взматывал головой, перебирал ногами. Дергая замшевой ноздрей с редкими, выбеленными морозом волосами, косился выпученным глазом на мертвых зверей-врагов, и по телу мерина волной пробегала крупная дрожь.

Егор осторожно спустился с крыльца, запахнулся в тулуп и рухнул в розвальни, скосоротившись от боли.

— Чего моего-то запряг? — устраиваясь поудобней, спросил он. — Сколь Дурачок-то протрюкает…

Митрий Митрич передал Марье вожжи, потер ухо и, пританцовывая от холода, удивленно посмотрел на Егора:

— Здрасьте, я ж за жеребца головой отвечаю.

— А ты разве не поедешь с нами? — Егор заморгал пораженно.

— Зачем? — Митрий Митрич поднял непонимающе плечи и замер в такой позе. — С тобой Марья едет. А там тебя доктора, сестрички встретят. Без меня управитесь. Чего ж и выходные терять буду? Ехал в такую даль, отдых предвкушал, так сказать, — и вот тебе раз. Не резон.

Марья поджала губы, зыркнула на брата из-под нависшего над глазами платка и, неуклюжая от множества одежек, взгромоздилась в сани.

Егор подумал, согласился неохотно:

— И то верно. Разве затем ты ехал, чтоб со мной вошкаться. Отдыхай… Ну, трогай, Маня.

Марья чмокнула, с силой шлепнула вожжами по широкому лоснящемуся крупу мерина. Тот дернулся, вскинул голову, отвернувшись наконец-то от волков, и резво затрусил со двора.

Митрий Митрич вдруг хлопнул себя по лбу, побежал, спотыкаясь, за розвальнями.

— Слышь, Егор! — он замахал рукой. — С волками-то что делать?

Егор повернулся к нему, отогнул воротник тулупа. Крикнул:

— Тебе дарю, на память! — Он, закашлявшись, рассмеялся.

— Чего? — Митрий Митрич подался вперед, приложил к уху ладонь.

— Чего хочешь, то и делай, говорю, — уже издалека долетел голос Егора.

Митрий Митрич крякнул, выпрямился, развернул плечи.

— На память, говоришь, дарю? Что ж… Вот уж нежданно-негаданно привалило.

Он долго, пока видна была все уменьшающаяся и уменьшающаяся, затем слившаяся с синей полоской дальнего леса фигурка лошади, смотрел вслед сестре и ее мужу. Потом, повеселев, пошел, не спеша, по-хозяйски, во двор. Теперь уж без боязни приблизился к крайнему волку, пнул его в оскаленную пасть. Поплевал на ладони, схватил зверя за хвост и поволок его одеревеневшее от мороза, худющее тело к сараю. Потом подтащил и остальных. Аккуратно, один к одному, сложил их в сани, укутал старательно рогожей и стал запрягать жеребца.

Егор с Марьей долго ехали молча, Егор постанывал, когда сани мягко ныряли под горку, вытирал со лба липкий, едкий пот.

— Егорушка, — Марья опасливо посмотрела через плечо. — А ведь Митька-то волков, поди, сдаст.

Егор нахмурился, соображая, посмотрел недоверчиво в глаза жене.

— Не посмеет, — сказал он с надеждой и отвел взгляд.

— Митька? — удивилась Марья. — Кабы ты еще не отсулил ему их…

Егор помолчал, посопел.

— А и шут с ним. Пущай подавится.

— Оно так, — Марья вздохнула. — Обидно только. Ты пострадал, а он деньги получит… Большие деньги.

— Знамо, получит, — неохотно согласился Егор. Усмехнулся: — Может, и нам отколется… — И, разозлившись, заорал: — Да погоняй ты этого ирода! Чего он у тебя еле-еле ползет?!

Марья яростно закрутила над головой вожжами, вытянула ими мерина. Дурачок обиженно мотнул головой и сделал вид, что побежал быстрее.