Суета сует - [14]

— Точно, батя, точно! — рявкнул Николай. Подался к Максиму, зачастил ему прямо в лицо, обдавая дыханием. Глаза стали шальные, радостные: — Отец в жилу попал. Был бы тут завод, я бы сталеваром или прокатчиком стал. И работал бы — будь здоров! А здесь шахты, и в них тоже работать надо. И я работаю… Шахту не люблю, врать не буду, но то, что хорошо работаю, люблю! — Решительно помотал перед носом Максима пальцем. — То, что вкалываю без финтов и людям в глаза смотреть не стыдно — люблю. То, что профессию свою до тонкостей знаю, — люблю!

— Может, вы и правы, — согласился Максим лениво. — Только, по-моему, это коровьи рассуждения. Раз кому-то, дескать, надо давать молоко, то почему бы, значит, не мне этим делом заняться. Мне? — он, изобразив величайшее недоумение, ткнул себе в грудь большим пальцем. — А может, я не корова? Может, я скакун?..

— Не скакун ты, а летун, — перебил старик Бахтин, разглядывая без интереса Максима.

— Нет, подожди-и-ите, подождите, — губы у Максима задергались, лицо побелело. — Я вас слушал, послушайте и вы меня. Я, может, сто профессий перепробовал, пока нашел свою. Понимаете: свою! — Он с жадностью заглянул в глаза Матвею Захаровичу, потом его сыну. — Я мог выбирать, сравнивать, а ты? — ткнул указательным пальцем в грудь Николая. — Приковал сам себя к тачке и рад — пользу приношу! А может, ты родился печником, стеклодувом, балалаечником. Или поэтом! Что же ты ассенизатором не стал? Тоже ведь кому-то работать надо.

— Ассенизаторы, между прочим, все шофера. Тебе это ближе, — посмеиваясь, заметил Николай и посерьезнел. — Насчет поэта там или на балалайке — разговор особый. Талант нужен. У меня талантов никаких нема. Поэтому мое назначение просто работать. И работать без булды.

— Ну и работай, — огрызнулся Максим. — Ну и что, что? Спустился в шахту, вылез. Опять спустился — вылез. Глядь, оказывается, в последний раз. Общественность собралась на заслуженный отдых отправлять: самовар в подарок приготовили, лютиков-цветочков охапку приволокли, пионеры по бумажке многая лета прочитали. В школу заманили: «Расскажите, дядя Коля, про свою жизнь. За образец взять хотим». Дядя Коля сияет. Рот раскрыл: «А… а…» А вспомнить-то и нечего. Жизнь прошла, единственная, неповторимая — не будет ведь другой-то, понял?! — а вспомнить нечего…

— Ну, а тебе что вспоминается? — спросил, сдерживаясь и стараясь говорить спокойно, Николай. — Ты-то небось много чего повидал.

— Мне? — Максим раздул ноздри, расправил плечи, но увидел колючие маленькие глазки бригадира, его отвердевшее, без намека на улыбку, лицо и засмеялся добродушно. Потрепал Николая по колену. — Сейчас мне вспоминается пани Сокольская. Как ты думаешь, придет она?

— Придет, — Николай осторожно убрал с колена его руку. — А тебе что?

— Да не злись ты, — взмолился Максим. — Давай без обид. Ты ведь сам разговор затеял… — Николай лицом не подобрел, взглядом не потеплел. Максим отвел глаза. — Эта Сокольская похожа внешне на мою королеву Марго. Только попроще. Вот и вспомнилось.

— Придет, — Николай потянулся за папиросами отца. Задумчиво размял одну. — Что она, что Шахов, если пообещают, расшибутся, но сделают. Еще по школе знаю это. Придет! — заверил твердо.

— Это кто придет, о ком речь? Обо мне? — Мария, появившись в двери, уперлась руками в косяки. — Та-ак, устроились, теплая компания?..

Старик Бахтин торопливо встал, пригладил волосы.

— Ну, я пошел, — и нырнул под руку женщины.

Мария пропустила его и снова заслонила дверь.

Николай тоже встал, заулыбался виновато и глупо.

— Мы вот… на свежем воздухе. Чтоб, значит, не мешать, — он, как и отец, пригладил волосы, переступил с ноги на ногу.

— Выгнала тебя, выходит, жена из дому, выселила? — насмешливо спросила Мария. — Мы еще поговорим с тобой о свежем воздухе… — И грозно потребовала: — Так кто это еще к вам прийти должен, кого ждете?

— Да Сокольская, понимаешь, приехала. Помнишь ее?

— Сокольская? Наташка? — Мария насупилась. — Пускай приходит, встречу!

— Ты что?! — Николай переполошился и откровенно испугался. — Чего надумала?.. Сколь уж лет прошло после школы, а ты! Вот дурная!

— Ничего, посмотрим, кто дурной, — вид у женщины был решительный.

Максим понял, что пора вмешаться. Встал. Затянул потуже галстук.

— Это я ее пригласил, — сказал виновато. Опустил покаянно голову. — Я не знал, что нельзя. Придется перед Наташей извиниться.

Мария недоверчиво смотрела на него…

А во двор уже вваливались люди — молодые и пожилые — заполняли его. Все в праздничных костюмах, все, как один, в белых рубашках.

— Ну, где тут кормящий отец? Чего он от честных людей прячется?

И, осторожненько отодвинув-оттеснив Марию от мужа, окружили Николая.

— Здорово, бригадир!.. Как самочувствие, молодой папаша?..

— Привет, бракодел!..

— Дурак, у него же сын. Сам ты бракодел… Поздравляю, Никола!

4

Уже около часа шло совещание в кабинете директора рудника. Плавали клочья табачного дыма, было душно, и участники сидели полусонные, осоловевшие. Все, кроме Сокольского. Главный геолог выглядел бодро, почти весело. Он внимательно и, казалось, даже с удовольствием выслушал сообщение начальника Южной шахты о том, что вопреки прогнозам геологической службы — тут начальник шахты виновато посмотрел на Василия Ефимовича — подсечь рудное тело из южного квершлага не удалось; понимающе кивал, когда начальник обогатительной фабрики, заикаясь от волнения, доложил: содержание металла в руде уменьшилось, и если так дальше пойдет, то…