Суета сует. Бегство из Вампирского Узла - [127]

Это Эйнджел. Он называет меня по имени. Не Тимми Валентайном, не Конрадом Штольцем, не Себастьяном, не Уолли Альварезом, не Эрколем Се-рафино, не Жанно, не одним из тех миллионов имен, которыми я назывался на протяжении всего своего пути. Он называет меня по имени, которое я никогда не произносил вслух. Это мое настоящее имя. Откуда он его знает?

Потому что он – твоя тень.

Господи, я задыхаюсь, я задыхаюсь...

Держись. Я больше не смогу тебе помогать...

Этот туман убивает меня.

Я знаю.

А Хит?

Я знаю, я знаю, что и как должен сделать.

Эйнджел

Эйнджел стоял на маленьком островке посреди бурлящей лавы. Жар, исходящий от нее, нисколько его не беспокоил; он не задыхался в облаках удушливой серы. Косой луч лунного света освещал его холодную, бледную плоть. Его глаза были красными – из-за отблеска расплавленных камней, из-за нахлынувшей крови, из-за крыльев, сложенных у него за спиной. Он смотрел, как вертолет сел и затем улетел прочь, извергнув из своего чрева двух мужчин и женщину, покоившуюся в гробу.

Вулкан содрогнулся. Потоки лавы окружили его огненными ручьями. Облака серы выбивались из трещин. Он чувствовал, как пламя преобразуется, проходя по его венам, – вулкан содержал в себе мощь и силу, которыми он мог питаться.

Он окинул взглядом пылающее пространство. Вот он: его отражение, его второе "Я". И он пошел к нему. Босой, по поверхности моря огня; раскаленные камни у него под ногами превращались в сверкающий обсидиан. Свечение от лавы играло румянцем на его бледном лице. Он был прекрасен, как Иисус. Хотя солнце уже село, сейчас сам кратер вулкана был для них солнцем, рассветом смерти.

– Тимми, – произнес Эйнджел. Среди рева небес и земли его голос был тихим и нежным, как голос ребенка, как голос Бога. – Ты говорил, что, когда мы с тобой встретимся снова, ты увидишь единственную, великую истину, что открывается лишь умирающим.

– Привет, Эйнджел, – сказал Тимми. – Рад, что мы снова встретились, брат.

Тимми улыбнулся, и Эйнджел улыбнулся ему в ответ. Их улыбки были совершенно одинаковы, только у Эйнджела обнажились клыки, которых не было у Тимми.

– Привет, Эйнджел, – сказал Пи-Джей. Но это означало: прощай.

– Видишь, – продолжал Эйнджел, – как в этом месте пересекаются все линии жизни и смерти? Все наши пути сошлись в одной точке... и все эти люди, которых мы знали, они собрались в одном месте... словно реки, впадающие в одно море. Посмотри, как красиво. Как классно.

– Вот где настоящий Вампирский Узел, – сказал Тимми.

– Смотри, – сказал Эйнджел.

Он расправил крылья. Здания обрушивались под потоками лавы, поезда срывались с рушащихся мостов, Рим, Лондон, Теночтитлан, даже сама Атлантида погружались в огненно-красные волны, и мертвецы танцевали на поверхности бурлящей воды. Там была Памина, не ее кожа, а она сама... она смеялась, вальсировала со своей тетей Амелией между нагромождениями гробов, то тонувших, то вновь всплывавших на поверхности магмы. Там был Стивен Майлз, он дирижировал хором и оркестром, состоявшими из одних скелетов. И Карла Рубенс, во взвихренной мандале цвета рубина, и Джейсон Сирота, в медленном и прекрасном танце на сцене... темные фигуры истории, восседавшие на мерцающих тронах, их черные мантии колыхались на горячем ветру. Вот Жиль де Рэ, посаженный на кол, обращается в дым. Картины Караваджо... Кит Марло, умирающий во второй раз... гора трупов в печи Освенцима, где однажды пытались сжечь Тимми, приняв его за цыгана.

И умирающий Влад Цепеш завет Раду, не постаревшего, не изменившегося.

Пламя

Склон холма пылал. Тела молдаван медленно тлели. Шатры были объяты пламенем. Океан пылающих тел – вплоть до самого лагеря турецких войск...

– Раду.

– Да, Дракула.

– Ведь это ты, да? Они хотят сделать тебя князем. Но ты совершенно не постарел. Вот только глаза... Словно им тысячи лет.

– Так и есть, Дракула.

– Раду, Раду – ведь ты не мой брат, ты совсем не мой брат? Ты – дьявол, ты дважды то зло, которое творят язычники своей сатанинской алхимией. И теперь они сделают тебя князем, и Валлахией будут править демоны...

– Нет, Дракула, – сказал Раду, когда носильщики опустили его рядом с умирающим князем. Лицо ребенка, которого мальчик-вампир встретил когда-то в турецкой темнице, было совершенно неузнаваемо. Все в морщинах, рубцах и шрамах. Глубокие складки у губ создавали впечатление, будто Дракула вечно хмурился. Десятки ран на теле князя сочились кровью; над ним склонился лекарь, но ему уже ничто не могло помочь. Его голова сжата помятым шлемом, с губ срываются стоны, тело сотрясает дрожь. Раду знал, что в его предсмертном бреду были проблески истины.

– Я не иллюзия, сотворенная колдунами, – сказал он тому, кого когда-то назвал братом. – Я – совершенно иное. Люди видят во мне лишь то, что хотят увидеть, они никогда не видят моей истинной сущности. Разве что перед самой смертью.

Пламя

Эйнджел и Тимми разговаривали друг с другом.

Пи-Джей стоял совсем рядом, он не мог разобрать ни единого слова в реве вулкана. Пот ручьями стекал по лбу, заливая глаза. Но у него была одна задача. Дух, явившийся ему в образе летучей мыши, наделил его даром, и теперь он знал, что все в этом мире может стать собственной противоположностью. Приветствие – прощанием. День – ночью. Бегство с поля боя – кровавым побоищем. А смерть может стать жизнью, преобразованная силой любви.