Судовая роль, или Путешествие Вероники - [7]

— Ви шел лейди тудуда, вы шел лейди…

— А завтра не могли рассказать это все?

Васька прекратила вокальные изыски и возмутилась.

— Завтра! Я ж вижу, какая ты расстроенная. И Митя утром едет на сборы. Так что, вот сегодня мог рассказать, а завра уже нет.

Ника хмыкнула. Много же рассказал Митя, сидящий на краю лавки безмолвной горой.

— Ладно. Спасибо. Я обратно.

— Кусь, ну, давай посидим, а? Смотри, ночь, какая!

Звезды висели низко, запутывая свет в перистых черных листьях. По площадке, фыркая, ходил бесстрашный еж, шумно суя нос в кусты и возясь там. Маленьким черным привидением выходил обратно. Изредка покрикивали сонные стрижи, может, им что-то снилось? И запах акации стоял нагретыми за день пластами, кружил голову.

И, правда, сидеть бы и сидеть. И Ника поняла, кажется, почему шебутная Васька притащила терпеливого Митю сюда, а не погнала сразу в душную квартиру, счастливо пустую от папы. Ваське тоже хотелось просто посидеть, разглядывая звезды и прижимаясь плечиком к арбузным бицепсам очередного ухажера. Когда же в последний раз Ника сидела вот так, без всякой цели, просто задрав голову вверх и глядя, как плывут спутники между неподвижных звезд. Неужели еще до свадьбы? Так давно?..

Она поднялась, отодвигая сунутую Васькой пачку сигарет.

— Мне обратно надо влезть.

— Я помогу, — гулко сказал Митя.

У бетонной стены Ника поставила ногу в сплетенные митины руки и пролезла в полуоткрытое окно, с радостью ощущая, какая она легкая и быстрая. Спрыгнула на пол и высунулась, чтоб помахать Ваське.

Свет за спиной вспыхнул ярко, как удар. Волной прокатился по комнате теплый воздух, завизжали кольца на карнизе, когда Нина Петровна, строевым шагом пройдя мимо Ники, рванула оконную створку.

— Та-ак, — сказала в освещенное белое лицо растерянного Мити, что застыл с протянутыми вверх руками.

Ника, переводя взгляд на мать, отстраненно подумала, что мужик-гора с лица оказался мальчишкой — лет шестнадцати, не больше. Анаболики значит, мышцы, химия…

— Идите отсюда, молодой человек! — льдом в голосе Нины Петровны можно было наморозить грузовик мороженого.

— А ты! — она дернула штору, отгораживая комнату от Мити и сладкой весенней ночи, — ты! Ты!!! Только сына отправила и значит, сразу, все можно?

Ника прошла мимо и свалилась на смятую постель. Резко заболела голова при мысли, что сейчас надо все объяснять, говорить много слов, звонить Ваське и тыкать трубку в заледенелое лицо матери, чтоб услышала оправдания. Но сил не было. Оказывается, дурацкое письмо, тихо лежа в кармашке платья, высосало все силы, все их Ника потратила, пытаясь оправдать своего мужа, как там пишут психологи — подсознательно. Думая, вроде бы, о другом, но глубоко внутри перебирая варианты, защищая и после так радуясь аргументам безмолвного Мити — вдруг и, правда, просто товарищ по тренировкам, а никакая не Кристина…

И вот родная мать стоит над ней, с готовностью прожигает обвиняющим взглядом. Будто Ника чужая, незнакомая, от которой можно ждать самых гадостных гадостей.

— Мам, ты бы хоть меня спросила, в чем дело.

Нина Петровна, уперев руку в бок, саркастически рассмеялась. И ушла в коридор, хлопнув за собой дверью.

Ника повалилась навзничь. Потом вскочила, хлопнула рукой по выключателю. И снова легла, глядя в темноту сухими глазами.

Все. Хватит. Вот теперь уже баста. Она выйдет утром, умоется ледяной водой, туго завяжет хвост, наденет то серое строгое платье. Нет, лучше юбку и белую рубашку с пуговками. Холодно расскажет матери о Кристине, что пишет ее ненаглядному Коленьке. И уйдет искать себе жилье. Завтракать не станет.

«Скитаться уйдешь» — подсказал внутренний голос, — «котомку не забудь».

— Да иди ты, — вслух ответила Ника.

Крепко зажмурила глаза, желая, чтоб утро не наступало вовсе.

Глава 3 Ника и майские хлопоты

Но утро наступило. Неумолимое и прекрасное майское утро, полное радостного солнца и криков ласточек за криво задернутой занавеской.

— Ма-ла-ко-о, — шаркая, прокричал парень, ведя в поводу потрепанный велосипед с бидоном на багажнике, и повторил, удаляясь, — ма-ла-ко-о-о.

Девять часов, поняла Ника и прислушалась. В квартире стояла тишина. Проспала. Мама час назад уехала на огород, хоронить вместе с товарищем Эдуардом экзотический топинамбур. Это обрадовало, не придется смотреть в скорбное лицо, можно спокойно позавтракать, обдумывая ночное решение.

Ника стащила платье, в котором заснула. Подумав, сунула ноги в шорты, извиваясь, как вчера Васька, натянула их на круглую попу и, выдохнув, попробовала застегнуть пуговицу. Как и у Васьки, пуговица не застегивалась. Ника печально выдралась из шортов и повесила их на спинку стула, чтоб укоряли постоянно. Накинула халат и, не застегиваясь, отправилась на кухню, убеждая себя, что поесть придется, день предстоит хлопотный.

На столе в плоской тарелке громоздилась горка оладьев, рядом стояла баночка с медом. Намазывая блестящий жидкий янтарь на румяный оладушек, Ника совсем загрустила. Мама, конечно, глупит, сил терпеть уже нету. И логично и правильно жить отдельно. Но как набраться решимости?

Она насыпала в чашку кофе и плеснула туда кипятку. Села, печально кусая оладушек.